Ирвин Уэлш: Резьба по живому

Дэвид Пауэр хрипло кричит от страха.

— Стой… — говорит он.

Фрэнк Бегби оглядывается и с радостной признательностью щелкает пальцами:

— Я, нахуй, ждал этого слова! Помнишь, его говорили, когда мы выбивали долги? Как тока начинался самый жесткач, они всегда говорили: «Стой». Помнишь, как мы, сука, ржали? Тока сейчас никакой ржаки не будет, ей-богу, братишка, — лыбится Бегби, и от его издевательского нравоучения у Пауэра по спине пробегает мороз.

Франко отходит, резко разворачивается и поднимает зубило под углом сорок пять градусов, замахиваясь, как питчер в бейсболе, который угрожает сопернику, пытающемуся украсть базу. Затем Бегби просто отпускает зубило и наблюдает, как оно мчится к цели.

Тайрон умудряется вывернуть голову, но напарывается на лезвие справа, которое глубоко впивается ему в шею. Тем временем зубило, чуть не попав в глаз, вонзается в лицо под скулой, проникая на пару сантиметров и накрепко застревая. Пока из обеих ран сочится кровь, Пауэр в панике орет:

— ФРЭЭНКК!

— Я за него, — сухо усмехается Бегби. У Джима вольготная жизнь, рассуждает он, зато Фрэнк отжигает не по-детски.

Тайрон пытается справиться с мучительной болью в лице и набрать в легкие воздуха.

— Какого… какого хуя тебе надо?

— Тока этого, — холодно говорит Бегби. — Денег мне не надо. Услуг мне не надо. Мне надо только этого: ты на столе, а я с вот этими лезвиями. — И он снимает со стены картину Мёрдо Мэтисона Тейта — небольшой этюд. — Расскажь мне за эту картину.

— Чё?..

— Расскажи мне за нее.

— Я, блядь, не… — начинает Пауэр, а потом в ужасе вопит: — НЕТ! — когда Бегби ножом прорывает полотно. Он изрубает картину в клочья и зашвыривает ошметки под стол.

Потом снимает со стены другую.

— Может, за эту больше помнишь?

Тайрон сосредоточивается, вытягивая шею вверх и стараясь побороть новую волну ужаса. Эта художественная коллекция — его подлинное наследие. Он смотрит на картину, затем на Франко.

— Это ранний… ранний Мёрдо Мэтисон Тейт, — говорит он, и при каждом слове зубило впивается ему в лицо, которое перекашивается от боли, — он как раз закончил Колледж искусств Глазго… а потом уехал в Италию… Тоскана… Умбрия…

— Вот же фартануло кексу.

— Я одного не понимаю, — ноет Пауэр. — За что? Я ж тебе помог! На похоронах, с Моррисоном!

— Та он хуй без палочки. Ты пытался накрутить меня против Антона. Но я сделал, как ты хотел, потому что меня это устраивало. А щас меня устраивает вот это, — отвечает Фрэнк Бегби. — Пойми, ты никада мине особо не нравился.

Тайрона закручивает водоворот бешеной злобы, пересиливающей ползучий страх и муторную боль.

— Та я ж подобрал тебя, сука, на улице! Дал тебе работу, когда ты еще тупорылым клоуном был.

— Тут побывала моя хозяйка. Зря ты ее сюда привез.

— Я ж ей помогал! Я ее и пальцем не тронул!

— Без разницы, помогал ты ей или нет. — Бегби держит картину в вытянутой руке, прищуриваясь. От этого жеста на Тайрона снова накатывает дурное предчувствие. — Ты привез ее сюда и впутал. Этого я не могу допустить.

— Я помогал ей найти тебя! Девчонка была в беде! Я ее не обижал, Фрэнк, — умоляет он.

Пауэр успокаивается, когда Бегби опускает картину и кладет под стол.

— Знаешь, что самое хреновое в жизни? Когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал. Ты поступил так с малы́м Антоном. И ты поступил так со мной.

— Ччёооа… та я никогда, — всхлипывает Пауэр, и кровь капает с его шеи и лица на стол, собираясь темной липкой лужицей на полированной поверхности красного дерева. Теперь он словно скукожился от страха: Бегби понимает, что Тайрон снова превратился в того толстого пацаненка, которого все чморили, пока он сам не стал всех вокруг чморить.

— Ты сказал, что я отчекрыжил кой-кому руку — мудаку этому, Охотнику. А это был просто кусочек пальца, нах, — сварливо уточняет он. — И ты нас, сука, подставил на том дельце в Ньюкасле. Ты был в курсах, что у нас замес.

Перегретый мозг Пауэра лихорадочно цепляется за возможность вывести Бегби из заблуждения насчет этого старого дела.

— Нихуя… это Донни Лейнг все замутил…

— Но его тут нету, и никто не знает, что с ним, — говорит Бегби, отстегивая руки Пауэра, хватает правую и прижимает к столу ладонью книзу.

— Ты все не так понял, — ревет Пауэр, нащупывая опору, но не успевает этот шкаф сжать руку в кулак, Бегби выдергивает из столешницы нож и загоняет ему в тыльную сторону ладони, пригвождая ее к дереву.

Дэвид Пауэр не чувствует боли в руке: лишь на легкие обрушивается град битого стекла. Он пытается сопротивляться, немного качнув другой рукой, но движения ограничены гвоздями, которыми он прибит к столу.