Мэгги О'Фаррелл - Исчезновение Эсме Леннокс

В комнате повисла тишина. Бабушка взглянула на сына. Китти посмотрела на мать и снова опустила глаза к пяльцам. Что она там вышивала? Или плела? Какой-то дурацкий кусочек кружев для приданого — «trousseau», она выговаривала по-французски так отвратительно, что Эсме каждый раз хотелось взвыть по-волчьи. Недавно горничная сказала Китти: «Милая, найди для начала мужа», и Китти так обиделась, что выбежала из комнаты. Эсме все понимала и не насмехалась над растущей в комоде кипой шелка и кружев.

— Нет, — сказал отец.

— Пожалуйста! — Встав, Эсме сжала руки, чтобы они не дрожали. — Мисс Мюррей говорит, что мне могли бы дать стипендию, а потом, возможно, примут в университет…

— Ни к чему, — ответил отец, опускаясь в кресло. — Мои дочери не будут зарабатывать себе на жизнь.

Она топнула ногой — бам! — и ей стало легче. Хотя знала, что грохотом делу не поможешь, будет только хуже.

— Но почему?! — крикнула она.

В последнее время Эсме ловила себя на мысли, что день ото дня ей становится все труднее дышать. Сама мысль о том, что спустя всего несколько месяцев она будет прикована к этому дому под присмотром матери и бабушки, приводила ее в ужас. Китти скоро уйдет вместе со своими ленточками и кружевами. И для нее не останется ни малейшей отдушины, только эти стены, комнаты, родственники, и так будет до тех пор, пока она не выйдет замуж. А о замужестве она и думать не могла.

Вот и автомобиль. Айрис нажимает на кнопку, и машина подмигивает оранжевыми фарами.

Эсме открывает дверь и опускается на сиденье.

Спустя всего день или два они с Китти сидели в спальне. Китти что-то шила — ночную рубашку? Эсме стояла у окна и смотрела, как стекло затуманивается от ее дыхания, а потом проводила по белым кружочкам пальцами, прислушиваясь к едва слышному скрипу.

В комнату вошла бабушка с непривычной улыбкой на лице.

— Китти, — сказала она, — приведи себя в порядок. К тебе гость.

Китти опустила руку с иголкой.

— Кто?

Следом за бабушкой вошла мама.

— Китти, — сказала она, — скорее. Он пришел, он внизу…

— Кто пришел?

— Тот юноша. Дэлзил. Джеймс Дэлзил. Читает газету. Но все равно поторопись!

Со скамейки у окна Эсме смотрела, как мать поправляет Китти прическу, убирает ей волосы за уши и снова расправляет.

— Я сказала, что приведу тебя, — говорила Ишбел, и ее голос дрожал от восторга. — Он ответил: «Великолепно». Слышишь? «Великолепно». Так что беги. Ты чудесно выглядишь, мы спустимся вместе с тобой, и тебе не придется… — Ишбел обернулась к Эсме и добавила: — Ты идешь с нами.

Эсме медленно спускалась по ступенькам. У нее не было ни малейшего желания встречаться с женихами Китти. Они все казались ей одинаковыми: нервные юноши с прилизанными волосами, чисто отмытыми руками и в выглаженных рубашках. Они приходили и пили чай, а им с Китти приходилось развлекать гостей беседой. Мать же в это время сидела в кресле, выпрямившись, как судья. Иногда Эсме хотелось отбросить дурацкие церемонии и спросить очередного ухажера: «Послушайте, хватит ходить вокруг да около, берете вы ее в жены или нет?»

Она помедлила на лестничной площадке, разглядывая акварель на стене — унылый серый пейзаж. Однако внизу показалась бабушка и прошипела:

— Эсме!

И Эсме потопала вниз.

В гостиной она села в углу на стул с подлокотниками, завела лодыжки за ножки стула и уставилась на гостя. Такой же, как все. Может, чуть более симпатичный. Светлые волосы, надменный взгляд, белейшие накрахмаленные манжеты. Он что-то спрашивал у Ишбел о розах в вазе. Эсме изо всех сил старалась не морщиться от отвращения. Китти сидела прямая, как натянутая струна, и разливала чай. Ее шея медленно розовела.

Эсме погрузилась в игру, которую придумала специально для таких случаев. Она оглядывала комнату и воображала, как можно ее пересечь, не касаясь пола. Взобраться на диван, оттуда на столик, потом на скамеечку у камина, оттуда…

Она вдруг заметила, что мать смотрит на нее и, кажется, что-то ей говорит.

— Что ты сказала? — спросила Эсме.

— Джеймс обращался к тебе, — произнесла мать, раздувая ноздри.

Надо вести себя прилично, иначе бури не миновать.

— Я просто сказал, — проговорил этот Джеймс, сидевший на краешке стула, упершись локтями в колени, какой-то знакомый… разве они уже встречались? — что сад вашей матушки очень красив.

Наступила тишина, и Эсме поняла, что теперь ее очередь говорить.

— Ах, сад…

Больше ничего в голову не приходило.