Поль-Лу Сулицер - Деньги

Я разыгрываю из себя неудачника, пытающегося ухватиться за соломинку:

— Вы сказали, что участок не подлежит застройке или почти не подлежит. Что это значит?

Он кивает головой, как добрый отец, терпеливо выслушивающий рассказы про проказы сына:

— Джо, вы были очень неосмотрительны. Если бы вы внимательнее прочли контракт, который два темных проходимца… как вы их называете?

— Сасплан и Коски.

— …который эти два темных мерзавца заставили вас подписать, то заметили бы, что, согласно завещательному распоряжению Дуайта Элберта, эта земля не подлежит застройке до тридцать первого декабря 1975 года. Это законное распоряжение, и тут ничего не попишешь. Кстати, покупая землю, вы ipsofacto — обязались соблюдать это требование. Как вы думаете, почему земля Элбертов до сих пор не продана? Кто согласился бы вкладывать сотни тысяч долларов в участок, который, быть может, пойдет под застройку лишь через годы?

Тишина. Стараюсь изо всех сил побледнеть. Нелегко. Тем более что я еле сдерживаю разбирающий меня смех.

— Да, да! — вздыхает Ламм.

Он встает, похлопывает меня по плечу.

— Мы все ошибаемся, Джо. Как только я узнал, что произошло, мне захотелось предупредить вас. Профессия строительного подрядчика знает немало печальных примеров с участием беспринципных людей, поэтому, учитывая мой дилетантизм, я предпочитаю держаться от них подальше. Но не все потеряли совесть. Вы знаете, где мой офис, а вот мой адрес. Вам понадобится несколько дней, чтобы оправиться от ужасного обмана, а потом позвоните мне. Возможно, к тому времени я найду решение, которое поможет вам. Я знаю очень многих людей в этом городе. Это мой город, здесь прошло мое детство. Договорились, обещаете? Вы перезвоните мне? Через три дня. И я помогу вам найти место под солнцем. Америка — она такая, мой мальчик, она большая и щедрая…

Мы пожимаем друг другу руки. Он уходит. Я отпускаю секретаршу. «Мне надо побыть наедине», — говорю я ей хриплым замогильным голосом и с убитым горем лицом.

Как только она уходит, я начинаю смеяться и открываю ранее запертую дверь в соседнюю комнату. Впускаю Ли и Лю, а также скульптора мизинцев Коски, художника Сас-плана и еще кое-каких друзей, среди которых кордебалет в полном составе.

И мы устраиваем потрясающую гулянку.

Сидни Харриссон Ламм — большой гадкий лгун.

Он преувеличивал, например, про необыкновенную честность Артура Бекналла. Последний в обмен на таких клиентов, как Ли и Лю с их сорока двумя миллионами долларов, а также небольшие конверты под столом соглашается рассказать правду про лживость вышеупомянутого Ламма.

Сидни Ламм, разумеется, лгал о своих детских воспоминаниях, судьбе родителей и дилетантизме в сфере недвижимости: это профессионал, который в свое время, не сказать что в сложной ситуации, когда был задействован на двух других фронтах, кстати вполне легальных, сумел получить значительную банковскую поддержку. У него есть некий поручитель. Согласно тщательной оценке экспертной группы, нанятой Лаватером, его состояние «оценивается» приблизительно в полтора миллиона долларов.

Он снова солгал мне, сказав, что земля была куплена у наследников Элберта компанией с Багамских островов за четыреста пятьдесят тысяч долларов. Я это точно знаю, так как багамская компания — это я. На самом деле компания, о которой идет речь (я, как обычно, официально не появлялся там), заплатила двести пятьдесят тысяч долларов. И она продала землю идиоту Жозефу Бенхаруну — это тоже я — за шестьсот тысяч долларов, это точно.

Он лгал настолько нагло, что впору было задаться вопросом: почему Сидни Ламм счел необходимым занизить реальную прибыль, полученную компанией с Багамских островов, которая составляла не сто пятьдесят, а триста пятьдесят тысяч долларов?

(Понятно, что речь идет о фиктивной прибыли, так как фактически я продал землю самому себе.)

К чему эта ложь? Чтобы больше не обременять этого жалкого и глупого Жозефа Бенхаруна?

Или потому, что Ламм собирается купить землю для себя? Но все знают, что ни один строительный подрядчик, даже по трогающим до глубины души сентиментальным причинам, не согласится заплатить шестьсот тысяч долларов за землю, которая стоит немногим более двухсот тысяч. Ламм это тоже знает и понимает, что если попытается поймать на удочку Жозефа Бенхаруна, то даже глупый француз отнесется к этому с подозрением. Однако если тот же Жозеф Бенхарун будет знать, что стоимость земли — четыреста или пятьсот тысяч долларов, то посчитает вполне нормальным, что хороший Сидни Ламм с его добрым сердцем, большим состоянием, унаследованным от родителей, милыми воспоминаниями о детстве и большой любовью к природе готов заплатить за нее, скажем, пятьсот или пятьсот пятьдесят тысяч. Это хоть как-то возместило бы потери бедного Жозефа Бенхаруна…