Поль-Лу Сулицер - Деньги

А с учетом участия в нем двух моих узкоглазых дурачков он вообще принимал вид комедии.

Мне потребовалось чуть более шести недель, чтобы все как следует подготовить.

И вот в конце этого периода времени, где-то в начале декабря, в красивом офисе, который я арендовал в одном из небоскребов Эмбаркадеро-центр, звонит телефон. Это Ли и Лю надоумили меня снять этот офис (они сами украсили его, и теперь от его вида можно упасть в обморок): они заставили меня пошить на заказ несколько костюмов, выбрав ткани, которые того стоили, нацепили на шею умопомрачительный галстук, а на указательный палец левой руки — кольцо с огромным бриллиантом. Я выгляжу как торговец коврами, который внезапно стал продавать готовые платья. Итак, звонит телефон, моя секретарша поднимает трубку, и после небольшой заминки мой собеседник представляется:

— Мое имя, очевидно, ничего вам не скажет: меня зовут Сидни Харриссон Ламм.

— Мне очень жаль, но это так.

— Господин Жозеф Бенхарун… Вы француз?

— Да.

Я изо всех сил стараюсь подражать акценту французов — выходцев из Алжира.

— У вас нет абсолютно никакого акцента, — заверяет меня Ламм. — Я думаю, господин Бенхарун, мы должны обязательно встретиться. Я занимаюсь недвижимостью, но, на мой взгляд, по-дилетантски, не очень активно, и все же…

Я отвечаю, что если мое расписание позволит мне, то я с удовольствием познакомлюсь с ним, мол, для меня это большое удовольствие, и выражаю полный восторг, когда узнаю, что его офис — какое необыкновенное совпадение! — находится рядом с моим. «Я мог бы подскочить», — говорит он.

Он подскакивает, и вот мы лицом к лицу. Несмотря на прошедшие пятнадцать лет, я мог бы, наверное, его узнать. Быть может. Это очень красивый мужчина, стройный и элегантный, загорелый, отлично одетый, на пятнадцать сантиметров выше меня, и он просто само обаяние. Но я знаю, что это проходимец, и, несомненно, так бы его и определил, даже не зная об этом, лишь по особому выражению глаз.

— Вы такой молодой и уже в бизнесе, — начинает он. — Я впечатлен.

Напускаю на себя скромный и в то же время серьезный вид уверенного в себе человека. Завожу речь о своих грандиозных планах, взглядах на жизнь, привожу много примеров своего коварного мошенничества, чертовской проницательности и феноменальной работоспособности. Трижды вызываю несчастную секретаршу, чтобы отдать бесполезные распоряжения. Короче говоря, делаю все возможное, чтобы убедить его, что перед ним молодой и самодовольный дурак, к тому же наивный, с которым всегда можно договориться и за которым ничего нет, кроме унаследованных «дядюшкиных» денег, заработанных тем на горбу алжирских «козлят».

Он слушает меня со снисходительным и доброжелательным терпением, иногда с чуть ироничной улыбкой, когда его взгляд останавливается на моем кольце. Он разыгрывает восхищение моей, как он выражается, напористостью. И вот он, чтобы не отстать от меня, начинает восхвалять «Америку, землю свободного предпринимательства», хотя краем глаза следит за мной, задаваясь вопросом, не настолько ли я глуп, как выгляжу. Наконец он переходит к цели своего визита:

— Мой дорогой Джо. Я могу называть вас Джо, не так ли? Мой дорогой Джо, так случилось, что не позднее как позавчера я ездил в район горы Тамалпаис. Я всегда любил эти места.

Я не моргая смотрю на него с видом профессионала.

Вы должны знать, что город Сан-Франциско построен на оконечности полуострова, вытянутой к северу. Напротив находится другой полуостров, Марин. Между ними полтора километра, которые соединены мостом «Золотые ворота». Гора Тамалпаис находится на полуострове Марин, позади Саусалито — первого городка у съезда с моста «Золотые ворота», если ехать из Сан-Франциско.

— Вы знаете, Джо, — продолжает Ламм, — Саусалито и весь район на горе Тамалпаис — это места, где прошло мое детство. Я связан с ними сентиментальными узами. У моего бедного отца там был большой дом, который стоял в тени гигантских секвой, и я часто играл на белом песке Стинсон-Бич. Иногда мы выезжали на склоны Тамалпаис, чтобы оттуда любоваться Тихим океаном и Сьерра-Невадой.

В знак согласия я с важным видом киваю головой. В моей памяти, разумеется, всплывают подробности досье на Ламма. Его настоящее имя Зигмунт Ламмерски, он родился в Чикаго и по выходе из исправительно-воспитательного учреждения для молодых правонарушителей, где провел свою юность, продавал пылесосы, страховые полисы, свое мужское достоинство зрелым дамам вплоть до того момента, пока не стал процветать в сфере недвижимости и мошенничать, на чем мой отец поймал его с поличным. Его нынешний капитал составляет двести пятьдесят тысяч долларов, которые, несомненно, он получил от Мартина Яла осенью 1956 года.