Роберто Котронео - Отранто

Месса, я же позабыла о мессе. Я оставила журнал на прилавке и бросилась бежать. Как же я могла забыть и не увидеть ничего особенного, выйдя из дома? Месса с архиепископом. Не успели эти обрывки мыслей промелькнуть в моей голове, как я была уже у бокового входа в собор. Но с этого входа внутрь я не вошла, а отправилась к главному. Площадь была абсолютно пуста, словно вообще ничего и не происходило. Я вошла, но внутри тоже никого не было. Может быть, киоскерша перепутала? В соборе молились две старушки; одна преклонила колени неподалеку от алтаря, другая с покрытой головой стояла рядом. Направляясь к капелле мучеников, я слегка задела ее. Я знала, что день был тот самый, но теперь не стала задавать себе вопроса, что происходит, потому что понимала, что надо предоставить событиям идти так, как они идут, не пытаясь угадывать их наперед. Я уселась на скамью, взглянула на свои ноги и обнаружила, что они касаются как раз Вавилонской башни. Я невольно улыбнулась, вспомнив свой странный бред, когда я говорила на языке, которого не понимала. Мозаика и вправду была закончена, но я так и не поняла до конца, над чем работала. Теперь мозаика виделась мне как вечное возвращение вне времени. Это не был памятник искусства, который надо спасать, это была история, где надо было все расставить по порядку. Я взглянула вглубь собора, но и там никого не было. Лучше бы я сюда не возвращалась. Я снова почувствовала странное несовпадение того, что творилось со мной, и того, что чувствовали остальные. У меня не было уверенности, не было точек опоры, я жила в городе призраков и больше не была способна правильно воспринимать окружающее, даже простые слова киоскерши.

Я вернулась к киоску, но он был закрыт. Именно в этот момент рядом со мной очутился Козимино, рыбак, возивший туристов в лодке.

«Правда, что завтра будет большая месса в честь открытия мозаики?», — спросил он.

И словно небо очистил от облаков порыв грозового ветра. Завтра, Козимино сказал «завтра». Завтра, вот в чем дело. В соборе просто никого нет, и никто не исчезал. Мне вдруг захотелось уйти к морю, искупаться, перестать прятаться от солнца. Я поглядела на Козимино и спросила, не может ли он отвезти меня в лодке до порта Бадиско. В его глазах отразилось величайшее удивление. Он столько раз уговаривал меня поехать, а я все никак не могла решиться. Мне было страшно посмотреть на землю так, как смотрели турки: с моря. До последнего момента я никогда не отплывала от Отранто, словно оторваться от берега означало опасность. Я мало купалась, даже в самые жаркие дни, когда удержаться было невозможно. С морем у меня сложились странные отношения: глядя на него, я испытывала смесь ужаса и преклонения. А теперь я велю Козимино остановиться в самом синем кусочке моря, нырну прямо с лодки и буду плавать долго-долго. Обязательно нырну.

Мы договорились встретиться в порту через полчаса. У Козимино была маленькая, очень тихоходная моторка с тентом от солнца. Она звалась Минерва. Я спустилась к морю через Альфонсинские ворота. Солнце стояло в зените, и у меня возникло ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Но теперь я решила не обращать внимания ни на какие воздействия.

«Куда вас повезти, синьора? Поедем вдоль берега, чтобы вы могли все разглядеть?».

Расспрашивая меня, он завел мотор и вырулил в море. Я увидела Отранто с моря в первый раз и посмотрела наверх, туда, где городские стены спускаются к скалам. Снизу были видны еле различимые фигуры старика и женщины. В них я без труда узнала органиста и его спутницу. Они стояли точно в том месте, где я их увидела впервые. Я окликнула Козимино, указала ему на них и спросила, встречал ли он когда-нибудь этого человека. И услышала ответ, которого боялась: «Это органист из кафедрального собора. Раньше он хорошо играл. Мы видели его однажды У него еще есть сын, вы, наверное, знаете его: он лечит умалишенных».

Пока он все это говорил, фигура старика становилась все меньше и, наконец, вовсе пропала из виду. День и без того начался странно, а теперь я погрузилась в какой-то необыкновенный свет, льющийся отовсюду, и с неба, и с моря. Я вспомнила о старике на бастионе: он, казалось ждал нашего отплытия, словно должен был нас проводить. Он мог быть посланником или предвестником, хотя Козимино и сказал, что он просто церковный органист. Хотелось бы думать, что это так, очень уж много всего случилось за последнее время. Я чувствовала себя окончательно выбитой из колеи, и мне не терпелось поскорее выбраться из той фантасмагории, в которой я постоянно жила.