Роберто Котронео - Отранто

Но здешний свет поведал мне и другое. Он поведал мне, что, когда кто-то пускается в рискованное путешествие, чтобы разыскать парня, сбежавшего за море, это означает, что Джованни Леондарио знал гораздо больше. Он мог рассказать не только о дне 12 августа, не только о том, как его фонтаном обдала кровь из чужого перерезанного горла, но еще и о том, почему турки под предводительством Ахмеда-Паши через ближнюю Албанию явились именно сюда и именно эту землю с безжалостной жестокостью пятнали кровью на протяжении столетий. И двадцатилетний Джованни, бежавший из Отранто, куда глаза глядят, должен был рассказать о том, что он видел, слышал и о чем с трудом догадался. А может быть, и рассказал или намекнул. Он был единственный, и ему надлежало вернуться. Кто-то рассказал, что видел его и говорил с ним в северных краях. И гонец отправился за ответами. Нам неизвестно, что это были за ответы. Свидетельства Джованни Леондарио походили на все прочие свидетельства, а сам он так и не вернулся. Кстати, не вернулся и гонец архиепископа. Что с ним случилось? Листки его записки остались здесь, среди документов человека, который знал разгадку, из-за которой он сюда приехал. Может, он вовсе не погиб по дороге обратно, а умер здесь же, у свидетеля, получив удар ножом, чтобы никогда не вернуться и не рассказать о том, о чем догадался.

Не спрашивайте меня, как оценил эту историю белокурый доктор. Он ничего не знает, и я не смогла бы с ним об этом говорить. Хорошо еще, что он собирается рассказать мне все, что знает о норманнах. В такую историю он бы просто не поверил. Он бы посмотрел на меня так, словно понимает, что я все еще брежу, изобразил бы интерес, потом предложил бы мне отдохнуть. Другое дело Ахмед. У того глаза бы вспыхнули, и сразу стало бы ясно, что черный цвет — самый ослепительный. А потом он притворился бы, что знает кое-что о клирике Ладзаретта, который не вернулся назад. Ночью в Лейде он получил в сердце безошибочно точный удар стилета. Но грабитель не нашел у него ни одной золотой монеты. Его я тоже видела во сне. Разбойник был темен, как на картине Рембрандта. Вся сцена снилась мне, как полотно на реставрации, и я видела ее сквозь сеть крошечных трещин, которые обычно доставляют столько хлопот реставратору, потому что картина оказывается как бы разбитой на маленькие мозаичные плитки.

Во сне я видела, как разбойник приближается к испуганному и растерянному человеку и наносит ему единственный удар. Он всем телом навалился на рукоятку стилета. В этот миг, удостоверяясь в том, что лезвие проникло вглубь и дошло до сердца, он мог заглянуть в глаза жертвы. А потом Ладзаретта упал. Он валился на спину, похолодевший от боли, окаменевший, пораженный внезапностью нападения, в глубине души благодаря хотя бы за то, что удар был молниеносен. Прежде чем сорвать с убитого кошелек с золотыми монетами, разбойник замешкался, бросив взгляд на сумку, перевязанную кожаным ремешком. Его не заботила короткая агония жертвы, словно этот человек умер еще до того, как его закололи: злодей был уверен в точности удара. Он отвязывал кошелек почти с презрением. Во сне я различала цвет лица разбойника. На густом, темном фоне всей сцены он был бледен. Отец использовал бы тут свинцовые белила, а потом, когда краска высохнет, затемнил бы ее. Отец умел притемнять белую краску, чуть-чуть ее разбавляя, а первые мазки клал обычно очень густо. Скорее всего, мой сон породили детские воспоминания о какой-то картине, может быть, и о Рембрандте: в память запало ярко выделяющееся, почти белое лицо и движения отцовской кисти по холсту. Отец был невысокий, хрупкий, с тонкими руками, и иногда мне казалось, что он вот-вот растает в глубине огромных холстов, с которыми он работал. Сегодня я не в силах сказать, наяву или во сне видела я эту сцену. Я знаю только, что ясно различала профиль худого белого лица разбойника, наполовину закрытого большой черной шляпой. В моем мозгу ясно отпечаталось, что сон — это мой рисунок, в котором действие остановилось в тот момент, когда грабитель с окровавленными руками уже готов убежать, но обернулся и вот-вот взглянет на творца и картины, и сна, то есть, на меня, словно на мне сфокусированы все линии перспективы остановившегося страшного мига.

Я проснулась, как от толчка, а в голове стояла эта картина. Я видела ее так ясно, что могла бы тут же нарисовать. Не знаю, кто был тот разбойник, знаю только, что такие сны начали приходить вместе со светом здешних мест. И это не ночные кошмары, это видения полуденные. Зачастую, просыпаясь, я не понимала, что привиделось мне: сон или галлюцинация ошалевшего от жары, постоянной смены света и терпкого запаха моря сознания. И своего Рембрандта (почему-то я не могу назвать его иначе), изображающего Убийство клирика Антонио Ладзаретта разбойником, я тоже увидела то ли в полудреме, то ли в неглубоком, чутком сне. С тех пор как я приехала сюда, мне не удается заснуть по-настоящему: я все время боюсь, что от меня что-то ускользнет, словно настоящее сознание приходит ко мне только в таком вот чутком полусне, где смешиваются, сон, явь и галлюцинация. Позавчера мне приснилась журчащая в фонтане вода и арабская, даже, скорее, арабо-андалузская музыка. И больше ничего. Проснувшись, я выбежала из дома к морю, и далеко на горизонте, словно миражи, нарисованные сероватой дымчатой краской, возникли горы Албании. Это оттуда отплывали в Отранто турки. Мне казалось, что я растворяюсь в мираже, выраставшем из моря, и тогда музыка зазвучала так громко, что я обернулась посмотреть, кто это играет. Мне послышался голос Ахмеда и мой собственный, только со стороны, как бы отделившийся от меня, который перечислял названия звучащих музыкальных инструментов. Арабы называют этот ритм Б'тайи. Я знала, что такое кеманча, похожая на виолу, что такое дарбука или канун [7] Дарбука — ударный инструмент; канун — струнный монохордовый (с одной струной) инструмент. . Интересно, в тот страшный вечер, когда тьма смешала все цвета, когда все почернело, даже кровь, смог бы кто-нибудь из ослепленных яростью турок поддаться обаянию музыки? Слышались ли тогда барабаны и салерты, чей звук напоминал шуршание щетки по ткани, крученые струны цитр и гайды [8] Гайда — духовой инструмент, по форме напоминавший флейту. Использовался дервишами в Персии и Индии. , напоминавшие шотландскую волынку? Везли ли с собой воины Ахмеда-Паши музыкальные инструменты, годившиеся для Кордовы, Севильи или Гранады, но чужие для Отранто? Сияние против свирепости, ослепляющий свет против света, который спроецирован в витражах мечетей. Кровь, бурлящая в венах и зажигающая мысль, и кровь, стекающая с холма и окрашивающая луга в пурпур. Может, это Ахмед сказал мне, что ритм зовется Б'тайи. Я обернулась, но за мной никого не было. Музыка звучала внутри меня, и я ее узнавала, я ее уже когда-то слышала.