Георгий Пряхин - День и час

Он замолчал, мягко расхаживал по комнате.

Вместо того чтобы по-прежнему прилежно есть глазами начальство, ты сидел, понуро уставясь в носки собственных сапог.

Оправдываться? — мол, забыл, запамятовал, недосуг, текучка.

Взъерепениться? — что, разве ты должен был это сделать — проверить, побывать и так далее? Что ты — самый маленький человек в политотделе, если не считать Сеньки Чепигина да еще политотдельского шофера?

Когда человек вот так ходит перед тобой, так говорит, так смотрит в окно, как-то неловко ни оправдываться, ни ерепениться.

— Последнее дело открещиваться от тех, кто нуждается в твоей помощи…

Тон, которым это было произнесено, жест, которым произнесенное сопровождалось — Муртагин опять подошел к окну, поднявши руку, оперся ею о верхний край рамы и, совсем отвернувшись от тебя, смотрел на пустынный плац, — предполагал не только распекание. И раскаяние — тоже.

Муртагину-то в чем каяться? Бывшему авиационному инженеру Муртагину, перешедшему когда-то, еще в юности, в кадры Советской Армии.

Как пишут в анкетах: состав — п о л и т и ч е с к и й.

У него самого состав — насквозь политический.

— И вообще что за примитив? — обернулся Муртагин к тебе. — Ублажать корреспондента, возить его по городам и весям, мешаться у него под ногами. Человек приехал делать дело, пусть и делает его. У нас свое дело, которое мы, к сожалению, — не выдержал-таки, п р о ш е л с я Муртагин, — делаем скверно. У него свое. И не надо ему мешать. Пусть хоть он свое-то хотя бы дело сделает как положено. Мне сказали, что это вы предложили увеселительную поездку…

Ты возмущенно вскинул голову.

— Ладно-ладно, — примирительно улыбнулся Муртагин. — Не будем уточнять. Я и так вижу, что вы еще не настолько сообразительны, чтобы такие мысли в первую голову приходили вам. Простим некоторые человеческие слабости — там разговор будет особый. Хотя и вас в бытность журналистом, видимо, наш брат администратор разбаловал. Прогулки, развлечения, да и выпивки небось, — опять усмехнулся он. — И тут двинулись прямо по наезженной колее. Став администратором, решили показать навык. Эх вы, нашли, чему учиться. А парень-то, ваш однокашник, которого вы с подполковником Добровским так ловко, прямо как опытные минеры, обезвредили, думает, что сделал дело. Честно сделал свое дело, — добавил он, помолчав.

Ты тоже молчал.

— Этот ваш опыт, хватка, с которой вы обошлись с лейтенантом, позволяет думать, что вы были не очень честным журналистом…

— Спасибо.

— Не сердитесь. Идите занимайтесь делом. В двадцать ноль-ноль мы с вами едем в эту часть. Захватите личные вещи. Приготовьтесь к тому, что вам придется дней десять пожить в этом подразделении. На казарменном положении.

Ты пробыл на казарменном положении не неделю, а месяц. И вот что выяснилось за этот месяц. Впрочем, не знай в роте, куда тебя водворил Муртагин и где, судя по ответу в газете, отдельные недостатки были успешно изжиты, можно даже сказать, успешно искоренены, не знай эта самая дружно исправившаяся рота, что ты, сержант Гусев, политотдельский, тебе для этого открытия хватило бы даже не недели, а дня.

Но рота знала, кто ты, и первое время, хоть ты и ходил с нею исправно на стройку (слава богу, не успел разнежиться, не потерял «композиторские» навыки), и в столовую, и спал в казарме, как раз рядом — на втором этаже, специально со старшиной договорился — с тем давешним солдатиком, Хамидом, что писал когда-то в окружную газету, а теперь по нескольку раз в день белозубо благодарил тебя: «Как же у нас теперь, после корреспондента, все замечательно стало! Такой бакшиш!» — ты с нею действительно жил на разных этажах. С этой стодвадцатидушной, как стодвадцатипушечной, крепко работавшей днем, а ночью так же мерно, трудно, как будто это тоже работа, отходившей от дневных трудов, простуд и впечатлений ротой.

Она — на первом. Ты — на втором. Парил. И все попытки заглубиться, внедриться в течение ее мерной жизни не то что встречали сопротивление, рикошетили, нет, воспринимались весьма приветливо. Ночью поднимали отделение солдат, к которому был приписан и ты, чтобы вырыть траншею с кабелем правительственной связи: из-за промоин случилось повреждение и надо было срочно ликвидировать его. Ты среди сна услышал, как кто-то вполголоса спросил: «А э т о г о будить?» «Конечно, — ответили, — хорошо копает». И Хамид — то был он — робко тронул тебя за плечо. Но на каком-то неуловимом уровне, градусе — микшировались. Есть такое выражение: душить в объятиях. Так вот и тебя, ну если не душили, то — гасили в объятиях.