Георгий Пряхин - День и час

Корреспондент еще находился в кабинете Добровского, когда тот пригласил и тебя. Видимо, в разговоре, — то ли пытаясь установить неформальный контакт, то ли просто, подрастерявшись в первый момент и стараясь «выиграть время», собраться с мыслями, продумать последующие действия — не каждый день приезжают корреспонденты из округа, да еще по критическим письмам, — помянул, что в штабе тоже есть «свой журналист», и предложил познакомиться с тобой. Причем сам зашел в вашу комнату, обнял тебя за плечи и стал на ухо советоваться: как обычно ведут себя с журналистами в подобных ситуациях и что надо сделать, чтобы статья «не пошла в газету».

— Как ведут? — переспросил ты довольно громко — а в комнате как раз находился весь ее личный состав, не очень, признаться, жаловавший Добровского. — Так же, как вы сейчас со мной.

Голос Добровского преобразовался в рассерженное шипение.

— Я вас серьезно спрашиваю.

— А я вам серьезно отвечаю, — тоже прошипел ты ему на ухо.

Добровский убрал ладони с твоих плеч, и ты понял, что дальше шутить не стоит.

— Надо, чтобы корреспондент уехал в редакцию с нашим официальным ответом. Мол, так и так, факты, изложенные в письме, подтвердились (если они, конечно, подтвердятся), по письму приняты какие-то конкретные меры. Тогда необходимость в статье отпадет сама собой. Да если она и появится, то наверняка будет уже совсем иной…

У Добровского была еще одна особенность. Будучи возбужден, он довольно шумно пофыркивал носом. Было даже такое впечатление, будто пофыркивает попеременно то одной ноздрей, то другой. На сей раз его пофыркивание было не раздраженным, а совсем противоположной тональности. След взят? Переместивши ладонь с плеча на локоть, провел тебя в свой кабинет:

— Позвольте представить вам: инструктор политотдела по комсомольской работе сержант Гусев. В прошлом тоже журналист.

Каково же было твое изумление, когда в молодом лейтенанте, поднявшемся навстречу, ты узнал своего бывшего сокурсника по факультету журналистики — вы вместе поступали на дневное отделение, но ты после перевелся на заочное — Володьку Бескаравайного.

Лейтенант! Погоны — и те еще хрустят.

Володька же в свою очередь узнал тебя скорее по фамилии, нежели по физиономии. Лет пять не виделись. К тому же солдатская форма и стрижка так меняют человека, что узнать его непросто. Не то что лейтенантская — и форма, и стрижка. Вон какие кудри у бравого лейтенанта Владимира Бескаравайного!

Володька кинулся обниматься — тебе торопиться с объятиями было как-то не по чину. Он, чувствовалось, тоже был и удивлен, и обрадован.

Но больше всех, похоже, обрадовался Виктор Петрович Добровский.

— Вот так встреча! — потирал он маленькие зябнущие ладошки. — Как приятно, когда встречаются старые друзья!

Никакими старыми друзьями вы, признайся, не были. Просто вместе поступали когда-то в университет и после какое-то время жили в соседних комнатах. Потом ты перевелся на заочное, иногда встречал Володьку на лекциях, занятого, щегольского, «всего из себя» московского, а через несколько лет тебя призвали в армию. Так твоя учеба растянулась на несколько лет. А Володька, вероятно, все закончил вовремя — вон и университетский значок на кителе — и перешел в кадры армии, устроился в окружную газету.

Ты тут же, прямо в кабинете, был приставлен в помощь к «товарищу корреспонденту». Подполковник Добровский величал лейтенанта Бескаравайного не иначе как «товарищем корреспондентом» — для того, наверное, чтобы сгладить разницу в их воинских званиях. В другое время «товарищ корреспондент» вполне мог отказаться от такой помощи, но в данном случае Володьке не оставалось ничего делать, как принять ее. Принять поводыря, соглядатая — что там еще?

В часть вы с Бескаравайным поехали вместе. Встречались с солдатами, беседовали с командирами. Письмо подтвердилось в первый же день.

А на второй день корреспонденту был вручен официальный ответ за подписью подполковника Добровского.

«Факты имели место… Проведена разъяснительная работа… Объявлены взыскания… Впредь подобное не повторится…»

На третий день Добровский выделил политотдельский газик, и ты провожал «товарища корреспондента» до станции Петушки. В общем-то, Бескаравайный вполне мог прямо в Энске сесть на поезд и катить в первопрестольную. Так было бы даже удобнее, никаких пересадок, никаких хлопот. Но Добровский предложил ему до Петушков добраться автомобилем. С повышенным комфортом, а главное, не столько комфортом (какой там особый комфорт в облезлом и жестком «козле»), сколько с повышенным почетом. С начальственным шиком.