Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Что ты там жуёшь слова, Стрельников? Разделяй члены при разговоре!

— Так точно, говорю!

— Что так точно?

— Для великих, говорю, свершений, а говно — это так, метафизика по пути на ботинок прилипла! Прошу разрешения немедленно убрать!

— Немедленно убрать! И доложить! Лично! Мне! Свободен.

В каюте хорошо — тихо и полутемно. Можно сесть на диванчик, вот так затылок приложить к его спинке и глазки прикрыть. Диавол с ним, с высшим обществом, хоть покоя бы. Хоть бы вот сегодня.

— Чаю не желаете, барин? — в каюту заглянул старшина команды, старший мичман Федя. Федя знал о слабости своего командира к аристократической составляющей офицерского быта прошлого века и потакал. Не то чтобы ради корысти, а издеваясь, хотя и не с целью унизить, а от большого уважения: Витя ведь мало ли что вздыхал о канделябрах, балах и пенсне на цепочке (непременно как у Чехова), но в бою за исправность матчасти был грамотен, спор и незаменим — засучивал рукава по плечи и вперёд, только пятки из трюма торчали, да булькали руки в мазуте, и дружно звенели гаечные ключи: то есть чётко разделял, где он изнеженный барин, а где слесарь-сантехник с высшим образованием и полным отсутствием брезгливости. Единство и борьба противоположностей называется, если вы уже подзабыли

— Ах, это вы, Фёдор? Право, так бестактно врываетесь в каюту. Ну, а что там у вас нонче за чай? Индийский хоть?

— Не могу знать, ваше высокородь! «Принцессой Гитой» называется, а уж откудова она, эта самая Гита, сестра ли той самой Зиты, или из Пакистана, то тайной накрыто!

— Покрыто, Фёдор. Правильно говорить «покрыто».

— Как будто это что-то меняет.

— Да, правда — ничего в вас поменять уже невозможно! Подавайте вашу Гиту, так уж и быть!

— Ну чего старпом звал? — Федя присел на стульчик, скинул тапочки и, довольно жмурясь, вытянул ноги на диван. Пока гранулы какого-то вещества (судя по надписи на пачке — чая) плавали и набухали в стаканах, можно было и новости разузнать.

— Фёдор, а ты не попутал ли, случаем, рамсы? Куда ты кривули свои на мой диван сложил?

— Да не жалко тебе старых ноженек своего подчинённого, что ли? Ну пусть отдохнут.

— Да глаза у меня заслезились, вишь, от карасей твоих! Тапки обратно надень хоть!

— Витя, вот ты взрослый уже почти человек, капитан-лейтенант, а всё от шуточек своих курсантских не отцепишься! Так что там старпом?

— Да что там старпом… Убедительно доказал мне, что я — говно, потому что у меня в трюме говно, и оно так долго там живёт, что он с ним скоро здороваться уже начнёт. А со мной, наоборот, перестанет.

— Витя, ну мы завтра закончим там всё менять и уберём. Ну вытекает, понимаешь? Тонну ветоши уже израсходовали, на пять лет вперёд свой лимит выбрали, а как ты потом по трюму убирать всё это будешь? Ну мы и подкладываем помаленьку, но совсем убрать, так ещё хуже потом будет.

— А чего не сегодня закончим?

— А прокладки только завтра привезут. Ну объясни старпому.

— Да объяснял, но завтра смотр же этого ебучего флотского порядка, и старпом в положение входить отказывается.

— А что за смотр?

— Ну как. Праздник же, типа командир дивизии нам новые традиции прививает.

— Как в прошлом году?

— Именно как в нём, да.

А дело происходило накануне 23 февраля, и в прошлом году новый командир дивизии, устав от повального равнодушия подводников к желанию выиграть традиционный смотр строя и песни флотилии, решил повысить их соревновательный дух. В общем, устроить 22 февраля смотр флотского порядка на кораблях и потом, комплексно, выставлять оценку и назвать лучшие экипажи по подготовке и проведению праздника и, может быть, даже выдавать какие-то грамоты.

И как это должно было повысить дух? Ну смотрите: загодя, числа двадцатого, объявляется большая приборка. Двадцать второго, с утра, командир дивизии начинает обходить корабли и делает это таким образом: заходя на корабль, надевает белые перчатки и с восьмого отсека в корму, а потом по кругу до центрального обходит все палубы, включая трюма, и всё там трогает и любовно поглаживает. В центральном смотрит на перчатки. Если они остались довольно белого цвета, то выставляет кораблю оценку «удовлетворительно» (почему же не «хорошо» или «отлично» — спросите вы… а потому, что оценка «хорошо» выставляется на флоте в основном только посмертно, а оценки «отлично» достойны только адмиралы Макаров, Нахимов и Корнилов). Если перчатки посерели, то оценка «неудовлетворительно». А если почернели, то большая приборка объявляется вновь. Продолжается это до позднего вечера, а утром двадцать третьего все свободные от вахты идут строиться, ждать, ходить в ногу и петь, что затягивается глубоко за обед. А потом уже всё: все свободны, завтра к подъёму флага попрошу не опаздывать! И вот как ещё можно заполучить праздничное настроение, если не заебавшись вусмерть накануне, а тут, наконец, почувствовал, что от тебя все отстали до завтрашнего подъёма флага? Но как это всё должно было повысить дух — для меня до сих пор загадка.