Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

Разъезжались поздно и в Ленинграде Миша взял такси от Витебского вокзала — ехать и на метро было совсем ничего, но Егорка уже откровенно клевал носом.

— Тебе понравилось, сынок? — спросила Маша, качая его на руках в машине.

— Да, мама, у меня теперь столько друзей! Ты видела? А когда мы ещё поедем?

— Послезавтра, — неожиданно вставил Миша, — в Петергоф. Гулять. Там не все будут, но подружка твоя точно придёт.

«Надо же, — подумала Маша, — как сговорились, прямо».

Петрович дома наворчал на них за то, что они так поздно и заставляют его переживать, на что Миша резонно возразил, что раз Петрович их с ним отпустил, то мог бы уже и довериться. Петрович согласился, что это довольно логично и он об этом просто не подумал. Миша вручил ему кастрюльку с шашлыком и какой-то там зеленью, а когда Петрович посетовал на то, что всухомятку есть уже не может, сунул ему ещё и бутылку, завёрнутую в газету. Егорка уснул прямо в прихожей, едва разувшись, и Миша отнёс его в комнату на кровать, категорически отстранив от этого Машу, ещё чего не хватало, столько мужчин в доме, а она будет спину надрывать. От предложения Петровича составить ему компанию отказался, сославшись на усталость и что вообще это неудобно, пожелал всем спокойной ночи и, подтвердив, что послезавтра они едут в Петергоф, ушёл.

Задёргивая шторы в комнате, Маша выглянула в окно и увидела, как Миша вышел из подъезда и в тёмном дворе он был так похож на Славу, что Маша подумала: обернётся он или нет, но он не останавливаясь и не оборачиваясь, вышел из двора — явно спешил. Да и к чему бы ему оборачиваться, глупости какие в голову лезут.

В эту ночь, первую с того дня, как она узнала о гибели Славы, Маша уснула, едва коснувшись подушки и проснулась поздним утром от того, что Егорка громко рассказывал на кухне Петровичу о том, где они вчера были, что делали и с кем познакомились.

Мишу прямо подмывало оглянуться и посмотреть на окна, но или была бы там Маша или нет — в любом случае выглядело бы это крайне неудобно. Ну вот он оборачивается, и в окне стоит Маша, и что? Махать ей рукой? Кланяться? К чему это и как это будет выглядеть? Клоунада же. А нет её в окне — потом переживай и страдай, как мальчишка. Нет уж, лучше сделать вид, что ужасно торопишься!

Хотя торопиться до послезавтра Мише было некуда. Выйдя из арки двора, он пошёл дальше медленно и не торопясь, наслаждаясь летним вечером и ночным городом, который любил с самого детства, и чем старше становился, тем увереннее считал, что прекраснее ночного Ленинграда не сыщешь во всём мире. Да и желания искать не возникало. Старые дворы, улицы и проспекты пусть и были опошлены современным освещением, но своего изящества от этого не теряли — очень легко было представить себе, как всё это вокруг было ещё молодым, новым и дышало жизнью, наполнялось легендами, преданиями и традициями и зачало в себе, а потом долго носило и рождало то, что теперь отличало жителя Ленинграда от любого другого, пусть и самого замечательного жителя любого города страны: эту смесь интеллигентности, своеобразного юмора и северной, промозглой и промокшей меланхолии, рождённой обилием прекрасного вокруг, которую некоторые полагают за высокомерность, но это просто от поверхностного мышления, простим их, как Миша прощал.

— Что делать в твоём Ленинграде? — спрашивали его друзья, планируя отпуск. — Айда с нами, в Крым! Там же море, понимаешь, радостные люди и женщины в купальниках, палатки поставим, костры, гитары, вино и никаких условностей!

— Бедненькие, — жалел их Миша, — это надо же так мозгом травмироваться, чтоб Айвазовского на костры с гитарами добровольно менять! Это же как нужно лениться, чтобы предпочесть женщину, которая полна загадок, пока в пальто и шляпке, на ту, которая в купальнике, и даже раздевать её неинтересно — и так же всё понятно. Как же весь вот этот процесс от знакомства до первого поцелуя в ваших палатках происходит? Тебя как зовут? А меня — так: пошли целоваться? Так, что ли? А как же вся вот эта вот охота, когда выслеживаешь жертву, сидишь в засаде, расставляешь силки, приманиваешь, распуская перья, прикармливаешь прекрасным и до последнего момента непонятно, чем это всё закончится! Это же, ребята, как первый раз теорию сопротивления материалов сдавать — дрожь в коленках, пока не вышел! Эх, жаль мне вас, серые, убогие людишки, и как хорошо, что вас так мало в Ленинграде: нам, нормальным самцам, свободнее дышится! Езжайте в свой Крым, а мы со Славкой в Ленинград! Да, Славка? Вот — один нормальный человек в экипаже, не считая нас со старпомом!