Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Ветер под носом есть, ничего, — Петрович не обиделся или, если даже и обиделся, то виду не показал.

— Ветер под носом? Это как? — удивился Егорка.

— А вот так, — и Петрович со всей силы подул на него, отчего оба рассмеялись, а Маше стало неудобно и потом она долго извинялась, а Петрович только отмахивался от неё рукой.

Пить он стал заметно меньше и в основном по ночам, когда они уже спали. Начал убираться в квартире (раньше не делал этого потому, что баба раз есть, то нечего мужику веником махать), каждое утро выходил провожать их и внимательно (но Маша не замечала) следил за каждым её жестом, каждым движением и каждым словом. По вечерам они обычно играли в лото или в домино, а однажды Петрович принёс колоду карт, но Маша замахала на него руками и категорически запретила.

— А чего такого-то, — не понял Петрович, — я обычную колоду принёс, без всяких мамзелей.

— Да ты что! Узнают ещё в садике!

— А откуда они узнают, если мы им не скажем? Правильно, Егорка?

— Да, Петрович, ещё и врать моего сына научи!

— И не тому ещё научу, не боись, Машутка!

Когда пришёл Миша, они как раз собирались за партию в лото.

— Миша? — удивилась Маша, открыв дверь.

— Помните? Это хорошо, можно заново не представляться!

— Миша! — Егорка явно обрадовался его приходу, он рассказывал маме, что никто с ним не разговаривал как со взрослым, кроме Славы и Миши, и Маша сейчас это вспомнила. И вспомнила про Славу, хотя и не забывала совсем, но старалась не думать и почувствовала, как в глазах опять щиплет.

— Я ненадолго, вы не расстраивайтесь, Маша. Егорка, держи, тут тебе мама передала кое-что.

— Ух ты! Глобус! Настоящий! Старинный!

— Ага. Говорит, что тебе понравился, когда в гостях у нас бывал. Вот тут тебе ещё напекла она всякого, ну и конфеты какие-то.

Эти воспоминания, как она ходила к Мишиной маме, когда ждала Славу, снова нахлынули и потащили назад, в ту депрессию, из которой она ещё не выбралась, но уже смогла хотя бы выглядывать наружу.

— Спасибо, Миша, — даже ей самой её тон показался чересчур сухим, — вы что-то хотели ещё?

— Маша, как тебе не совестно, — вступился Петрович, — хоть пройти пригласи человека!

— Ничего-ничего! Я на минутку, буквально! Маша, мы хотим пригласить вас с Егоркой завтра покататься по Неве.

— Вы с мамой?

— Нет, — и Миша засмеялся, — мы с экипажем нашим. У нас завтра день экипажа и мы собираемся, кто может, и меня попросили вас тоже привести. Славу вспоминать будем, говорить о нём. Вам, я думаю, нужно быть.

Маша запаниковала до слабости в ногах.

— Это нужно, Маша, — продолжил Миша, — и нам нужно и вам. И ему было бы нужно, понимаете?

— Я горячо поддерживаю выступающего! — высказал Петрович своё мнение.

— Мам, ну пожалуйста, ну давай пойдём!

Эта просьба Егорки всё и решила. Подумав, Маша осознала, что он истосковался по какому-то веселью, каким-то приключениям и по мужской компании, в конце концов.

— Хорошо, если это удобно, конечно, — согласилась Маша.

— Вот и чудесно! Петрович, ты, может, тоже с нами?

— Не, не, не, не, не! Я с сорок пятого года к воде глубже ванны не подхожу! Наплавался вдоволь, спасибо уж!

— Как знаешь. Ну так я зайду завтра за вами в десять. До свидания.

Миша раскланялся и, пожав руки Егорке и Петровичу, ушёл.

— У него одеколон такой же, как у Славы, — зачем-то вслух сказала Маша.

— Да больно удивительно, да. Целых три сорта в магазине! — съязвил Петрович.

Готовиться к мероприятию Маша стала только наутро, — пообещав вчера быть, забыла об этом совсем (как и обо всём остальном забывала в последнее время), и только когда Егорка разбудил её в восемь, уже одетый и даже в кепке, спохватилась, что надо бы как-то подготовиться. Миша (в парадной форме) пришёл сильно заранее, едва за девять часов, и Маша попросила их всех посидеть в комнате у Петровича и не мешаться у неё под ногами и, пока собиралась, слышала, как они там что-то оживлённо обсуждают и даже над чем-то смеются, и Егорка смеялся тоже, что было ей особенно приятно: его смеха, такого задорного и звонкого, она не слышала уже давно и только сейчас поняла это и, поняв, осознала, как же сильно ей этого не хватало.

На причале их уже ждали, и Маша, не зная сколько это — экипаж, удивилась тому, как их много, но потом оказалось, что набралось их здесь едва половина: приехать смогли не все и только из ближайших к Ленинграду мест, да из Белоруссии и с Украины — остальные либо не успевали, либо не ехали вовсе. Большинство было с жёнами и детьми, и Егорка сразу убежал знакомиться. Маша встревожилась было, но её тут же успокоили — за детьми присмотрят старшие дети и у них так заведено всегда и волноваться не следует. Народу вокруг была тьма-тьмущая: лето, хорошая погода и не только туристы, но и сами жители с удовольствием гуляли вдоль набережных, по проспектам, улицам и вообще везде, куда можно было дойти ногами. Их группа выделялась и в такой толпе: почти все мужчины были в парадной форме, многие с орденами и медалями, но удивляли даже не они (от них-то все, по умолчанию, ожидали организованности и порядка), а их семьи, — жёны и дети, которые тоже вели себя слаженно и без суеты, хотя ими никто не командовал. Только малыши, в возрасте Егорки или около того, шалили без оглядки и старшие дети, приглядывая за порядком, были не очень довольны и подчёркнуто строги, явно тяготясь своими обязанностями воспитателей, но отнюдь не манкируя ими.