Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

Разбудил его Егорка, казалось, тут же после того, как закрылись глаза.

— Дядя Миша, дядя Миша! — аккуратно тряс он его и смотрел сверху вниз.

— О, привет! Не спится?

— Уже утро же, пора вставать! А где мама? А что ты здесь делаешь? А ты когда пришёл? А почему ты на полу спишь?

— Так, стоп! У меня голова сейчас закружится от такого обилия вопросов! Давай-ка умываться, чистить зубы и завтракать! А за завтраком я тебе всё и расскажу.

Зубную щётку Миша с собой не брал — так торопился, что едва успел одеться, и поэтому чистил зубы пальцем, от чего Егорка смеялся, но Миша резонно возражал, что плохая гигиена всё-таки лучше никакой и на месте Егорки, он бы не смеялся, а мотал на ус, как надо преодолевать жизненные неурядицы. Егорка резонно возражал, что усов у него пока ещё нет, хотя уже не помешали бы, для красоты и солидности. Фу, ответил Миша на это, усы для красоты — это всё равно что дыра в мосту для надёжности.

На завтрак делали омлет с зелёным горошком и сделали много. Миша послал Егорку будить Петровича и тащить того на завтрак.

— Да что такое, малец? — возмущался Петрович. — Куда ты меня тащишь спозаранку? Не понял. А ты что тут делаешь?

— Военный переворот. Устанавливаю хунту, так что марш умываться и за стол!

— Какой стол? Семь утра!

— Я же сказал — хунта, так что никаких тут разговорчиков! Сказано — завтракать, значит завтракать! Давай, шевелись, — стынет же всё, и ребёнок вон голодный! И кроме трусов наденьте ещё что-нибудь на себя, будьте так любезны, гражданин Петрович!

За завтраком Миша рассказал, что Машу забрали в больницу на недельку:

— … но ничего страшного, доктор сказал это простой аппендицит, и он даже здесь, на кухне, мог его вырезать и лишь высокие стандарты советской медицины не позволили ему этого сделать. Так что завтракаем, собираемся и едем в больницу, проведывать Машу. Возражения? Вопросы? Прения?

— А что такое прения? — не понял Егорка.

— А мне-то за каким ехать? — не понял Петрович.

— Вот, Егорка, видишь — это и есть прения, — объяснил Миша, — говорят человеку, что надо делать, а он вопросы задаёт, как будто от его вопросов что-то изменится. Одежда-то приличная есть у тебя, Петрович?

— А я такой приличный, что меня одевать — только портить!

— Тут не поспоришь, но всё-таки, может, слышал: нормы морали и вся церемониальность в обществе, правила, приличия? Э, куда ты пошёл-то, а тарелку кто за тобой мыть будет?

— Хунта! — бросил Петрович. — Ладно, поеду с вами, пойду проверю, не доела ли мой костюм моль.

Больниц Миша не любил и чувствовал себя в них сильно неуютно, хотя в детстве даже к зубному ходил почти что с охоткой. Но потом отец надолго заболел и они с мамой навещали его, и вся эта обстановка вокруг, арестантские халаты, запахи, стены с местами отвалившейся краской и общее ощущение безнадёжности в воздухе, обильно подпитываемое слезами мамы, сделали своё дело, и с тех пор ходил Миша в больницы только на обязательные ежегодные медосмотры.

С одним из них связана была забавная история, и Миша рассказал её Петровичу, пока ждали в приёмном покое разрешения на посещение: заставили как-то Мишу пересдавать мочу, не то сахар в ней нашли, не то белок, и Миша, чтоб уж наверняка, попросил Славу на-сифонить в баночку за него.

— Красноватого цвета какого-то, — заметила врач, принимая анализ.

— А он вчера свеклу ел, — ответил Слава.

— Всё с вами понятно, — врач посмотрела на них с видом: перевидала я таких ушлых на своём веку, но медкомиссию, в итоге, подписала.

— Да, Миша, умеете вы врать-то, как я посмотрю, — одобрил смекалку Петрович, и тут их позвали в палату.

В палате было людно (лежало человек восемь), и Машу они заметили не сразу: лежала она под окном и была бледной, маленькой и трогательно-беззащитной.

— Мама! — Егорка бросился к ней на кровать и обнял.

Миша с Петровичем подошли не спеша, солидно, по пути здороваясь со всеми. На них смотрели с интересом: высокий и красивый Миша в ярко-голубой рубашке, брюках и ослепительно начищенных туфлях и Петрович, ещё не совсем старый, но довольно потрёпанный и помятый жизнью в тёмно-сером костюме (явно видавшим свои лучшие времена лет двадцать назад) с орденами, медалями и в кедах, составляли довольно колоритную пару.

— Привет, Машенция! А мы тебе апельсинов привезли! Привезли же, Миша?

— А как же! Обязательно привезли. И шоколад вот, тебе же больше нельзя ничего.

— А тебе почём знать, ты подпольный хирург, что ли?