Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Что, на смерть похожа? — Маша была в ночнушке и куталась в накинутую на плечи шаль, но бледная и сгорбленная она всё равно не была похожа на смерть.

— Да слушай ты его! — вступился за неё Миша. — Выдумывает тут! Ты совсем не похожа на смерть, а выглядишь… («очень даже привлекательно» хотел сказать Миша)… хорошо и мило!

«Хорошо и мило, ну я и дурак!»

— Спасибо, Миша! А что вы тут? Пьёте?

— Только мужики пьют! А этот — чаи гоняет. Кого ни попадя теперь на флот берут, как я погляжу!

— Ну и мне тогда налейте, что ли.

— Водки?

— Тьфу на тебя, Петрович! Чаю.

Миша попытался встать, застеснялся опять, сел, попытался поухаживать сидя — выходило неловко.

— Да я отвернусь, Миша, — засмеялась Маша.

— Будто мужиков ты в трусах не видала! — хмыкнул Петрович. — А ты чего бродишь-то?

— Да что-то ноет всё, вроде усну, а тут же и проснусь. Надоело уже.

— Шов ноет?

— Да. И шов тоже ноет.

— А я ведь знаю, что тебе делать! — стукнул кулаком по столу Петрович.

— Да ладно? А чего ты меня Машкой больше не называешь, кстати, всё спросить хочу.

— Да, как бы тебе сказать, — Петрович переглянулся с Мишей.

«Нет», — покачал головой Миша.

— Расту над собой, понимаешь, — развел руками Петрович.

— А-а-а. Ну тогда понятно. Так что же мне, по-твоему, делать?

Миша заподозрил уже неладное, но остановить Петровича не успел, — тот схватил у него полотенце, перебросил его через плечо, расправил плечи, поставил локти на стол и развёл руки ладонями вверх.

— И не перебивать старших, — Петрович строго посмотрел на обоих, — у меня как бы есть товар (сжал левую руку в кулак, потом передумал, разжал и сжал правую) и у меня же, хоть это и звучит странно, но так уж сложились обстоятельства, есть, как бы, и купец (сжал в кулак левую руку). Вот, собственно, что я имею вам сказать.

— О чём это ты, не поняла?

Миша всё понял, и не так уж и стыдно сейчас оказалось сидеть в трусах, как сидеть здесь вообще. Дошло и до Маши:

— Петрович, ты серьёзно сейчас?

— Более чем. Ну так что скажите, голуби сизокрылые?

— Ну тебя, — сказала Маша и вышла из кухни.

Миша молчал. Вышло неуклюже и слишком рано, но, пока Петрович говорил, была мыслишка «ну а вдруг, чем чёрт не шутит?», а теперь вот оказалось, что чем бы он там не шутил, но вот не этим. И то ли оттого больше было неудобно, что Маша вышла, то ли от этой промелькнувшей тогда мыслишки — не сразу и поймёшь.

— Да ну вас самих! — Петрович забрал недопитую бутылку и тоже ушёл.

«Надо уходить сейчас, — думал Миша, глядя в недопитый чай, — прямо сейчас и не возвращаться больше никогда. Что теперь? Теперь ничего уже и не исправить, а как ей утром в глаза посмотреть? Или это трусость с моей стороны, убежать прямо сейчас? Может, наоборот, надо не сдаваться, и в глаза смотреть, и разговаривать, и попытаться вину свою загладить? Да какую вину-то? В чём я виноват? Но чувствую-то себя виноватым и, выходит, что точно виноват…»

В наполовину выпитой кружке, по поверхности воды плавала чаинка и, как Миша не размешивал чай, как не толкал её ложкой — тонуть всё не хотела.

— Прямо как колокола тут у тебя звенят, — в кухню опять вошла Маша и присела на табуретку рядом с Мишей.

— Ой, прости, я не думал, что так громко звеню.

— Да ничего, это мелочи всё. А о чём думал?

— Слушай, Маша…

— Так слушаю же, Миша.

— И не перебивай, будь так любезна! Иначе сейчас решительность пройдёт и ничего не скажу!

— Звучит угрожающе!

— Маша!

— …как рыба…

— Неудобно вышло, вот я о чём думаю и что дальше мне делать тоже думаю, как мне правильно поступить и где взять…чего-то взять, в общем, чтоб так поступить. Как правильно.

— Ты из-за Петровича?

— Да при чём тут Петрович, Маша? Я из-за тебя, из-за Славы, из-за себя, в конце концов.

— Погоди, так он не с бухты-барахты ляпнул?

— Не знаю откуда он ляпнул, но не просто так, были у нас разговоры… ну знаешь, всякие… вот он и решил, видимо, что… ну… что-то там решил.

— Миша. Давай прямо, да? Ты решил на мне жениться?

— Прямо вот прямо, да?

Маша кивнула.

— Да, Маша, решил. Хотел бы.

— Из-за чего, Миша?

— Из-за чего что?

— Из-за чего ты решил на мне жениться? Жалко меня стало? Или ради друга долг на себя берёшь?

— Глупости какие! Ты молода, красива, привлекательна, — с чего мне тебя жалеть? И долг другу я найду, как отдать и без этого, да я не думал даже об этом вот в таком ключе, откуда это у тебя взялось? Да какой долг? Мне горько, я места себе не нахожу, но какой долг? Ну, может, какой-то и есть, долг памяти, ещё какой-нибудь, сейчас не соображу, но ты-то тут при чём?