Наталия Лойко - Обжалованию подлежит

Яков Арнольдович вышел последним, приглаживая волосы, влажные после душа. Порозовел, даже помолодел, сбросив до завтрашнего утра, до сигнала будильника груз усталости и забот.

Угощение, то ли для гостя, то ли по случаю воскресенья, было на славу. Язык с зеленым горошком. Телятина с рынка, парная, чем не преминула похвастать хозяйка. На яства столь высокого качества, что подчеркивалось к тому же умело продуманной сервировкой, вряд ли подобало чрезмерно накидываться. Что поделаешь… Стась не был уверен, что за нынешний день он хоть что-нибудь проглотил. Хотя нет, ему перепало два сладких сухарика. Оксана вышла, а ее старенькая соседка протянула их: «Угощайтесь, не мешкайте. Ей, бедной, сегодня не до еды. Вкусно? Мы в блокаду не о таких, не о сдобных мечтали. Нам бы черненькие погрызть!»

Кушанья подавала на стол не сама Ольга Илларионовна, а ее, несмотря на годы, подвижная крепкая мать. Пользуясь тем, что зятя дважды попросили из больницы подойти к телефону («Повторите укол, не поможет — я немедленно приду»), она успела сообщить гостю, что, рано лишившись мужа, сумела дать дочери завидное образование. Про то было помянуто вполголоса, но достаточно внятно. Было сообщено и о том, что благодаря материнскому умению вести дом, справляться с хозяйством Олюшка имела возможность свободно продвигаться по службе, достигнуть весьма уважаемой должности.

Какой такой должности? В каком из особо почитаемых учреждений? Станиславу все это, включая сумму оклада, было подробно расписано, но он к концу напряженно проведенного дня был не способен удержать в голове столь важные сведения.

Застряла деталь, что телятина с рынка . Не с Владимирского ли? Не с того ли, где ему на редкость повезло с прекрасной сиренью? Оксана весь букет, как ребенка, прижала к себе, прильнула осунувшимся лицом к нежным свежайшим венчикам с дрожащими в них капельками росы.

В изысканных очертаний вазе, украшающей полунинский стол, тоже были цветы, тоже ничуть не увядшие, с причудливыми розовыми головками. Любая малость в здешнем ухоженном доме должна была несомненно находиться «на уровне». Фарфоровые тарелочки и тарелки с разбросанными по ним жанровыми картинками из пастушьего быта; несметное количество вилок и разного фасона ножей — серебряных, с замысловатыми вензелями. Один из этих знатных ножей, как нарочно, выскользнул у Станислава из рук, да на ковер, да на самое приметное место! Дамы рассмеялись и дружно отреагировали: не иначе как мужчина пожалует, ждем!

Пожаловал или нет, Станислав не узнал. Поблагодарив хозяек за хлебосольство, он перешел вслед за Полуниным в его кабинет.

— Вы мне все потом скажете начистоту, Яков Арнольдович?

— Кому, как не вам. — Но разговора не подхватил.

Сидели они на кожаном удобном диване, слегка осовевшие от обильного ужина. Правда, Полунин лишь пригубил из рюмки, а Станислав позволил себе — ему же не оперировать завтра — отведать винца из импортной нарядной бутылки. Напротив дивана, заслоняя всю стену, выстроились книжные полки. На них были чинно расставленные энциклопедии, справочники, словари и книги для чтения с аккуратными корешками.

Стась не собирался первым нарушить молчание, однако снова завелся:

— Можно надеяться?

— Можно, мой дорогой. К тому есть все основания.

— Обойдется? Наверняка?

— Перед онкологом так вопроса не ставят. Даже когда я собственными глазами — у нас выражаются: «под ножом» — разведаю, что там внутри. Не пытайтесь допытываться, наверняка или нет. Абсолютно честный ответ невозможен.

— О господи…

— Я поясню.

Станиславом ввиду неотступного волнения четкие объяснения его собеседника воспринимались как сбивчивые, отрывочные, что не мешало ему кивать и поддакивать с понимающим видом.

— Биопсия… — Полунин что-то чертил в воздухе пальцем. — Удаленная опухоль может оказаться и доброкачественной… Частицу ткани обезвоживают… в проводку и в парафин. — Снова повел указательным пальцем — Тонкий срез… Парафин удаляют… Окрашивают препарат… Микроскоп… — Откинулся на спинку дивана. — Патанатомы направляют заключение нам.

— Они это быстро?

— Да, да… Успокойтесь.

Ребячески-беспомощное лицо Станислава, его неспособность к какой-либо маскировке вынуждали Полунина, делая паузы, лихорадочно соображать, чем бы отвлечь бедолагу.

— Хотите поглядеть фотографии тех наших лет? Я иной раз полистаю страницы, да все в одиночку. Домашним они ни к чему, а нам с вами неплохо вдвоем. — Встал, снял с полки большой добротный альбом в темном сафьяновом переплете. Станислав обшаривал глазами строгий полунинский кабинет — весьма ощутимое несоответствие обстановке остальных помещений квартиры. — Итак, углубляемся в прошлое, — начал Яков Арнольдович. — Годы сорок первый, сорок второй тут представлены скуповато. Фронтовые корреспонденты по мере продвижения на запад побойчей защелкали аппаратами.