Евгний Куренной - Охота на тайменя

Передохнул, проверил на всякий случай крепление якорей. Снова бросил. Урчание катушки. Короткий полёт «мыши». Мягкий шлепок в темноте. И почти сразу же — звучный, лихой удар хвоста по воде. За ним — сильный рывок! В ответ я резко поддёрнул удилище и почувствовал на конце лески живую, упористую тяжесть. Вначале, после подсечки, таймень остановился, оглушенный. Потом, видно, очнулся и резко кинулся вниз от переката, к середине плёса — там были глубокие ямы. Чтобы сбить этот первый напор, я стал помалу отпускать рыбину, и сам немного прошёл берегом. Но чуть только попытался подматывать леску, как таймень развернулся и стрежнем поволок опять к перекату. Пока ещё не останавливая его совсем, я, однако, не давал ему и простора, свободы, всё время держал «в узде» — туго, внатяжку. Кажется, пересилил и эту его попытку освободиться от крючка, обсечь снасть. Но внезапно леска ослабла. Ни удара не было, ни всплеска, а она разом ослабла, сникла, точно оборванная струна. Всё? Сошел? Вот зверь!.. Я быстро крутил катушку. Если не сорвался, а снова изменил направление, надо успеть подобрать леску, не то так рубанет с разгона, что никакой якорь не выдержит. И тут опять — рывок. И взрыв воды рядом, метрах в пяти от берега. Таймень вылетел на поверхность, хлестанулся пластом, всей тушей, и отчаянно забился, завертелся винтом. Силен был, изворотлив и упирался, стоял за себя до последнего. Катушку мою как будто намертво застопорило: не повернуть, ни одного поворота не сделать. А таймень, словно вдвое потяжелев, решил показать всё, на что способен: бурлила, кипела, взъяривалась под ним и вокруг него вода. Вот мгновение, которое нельзя упустить! Прозевал, промедлил или растерялся — не быть удаче. Тут уж — кто кого. И тогда я поймал правой рукой леску, отшвырнул в сторону спиннинг и, точно телка на привязи, поволок тайменя к берегу. Он как-то сразу сдал, поник, а на сухом, на галечнике, совсем замер — вытянулся неподвижным черным поленом. Когда же опять ожил, напружинился мощным телом, настырно заворочался, ударил хвостом, — я уже сидел на нем верхом, держал между колен, сжимал руками у жабер его холодную скользкую голову…

Из-за поворота реки, из-за тальников блеснул близкий луч — рассек темноту, скользнул по камешнику и погас: Кеха спускался ко мне, приближался к перекату. Я поморгал ему фонариком: жду, мол, как условились.

— Где ты там? — подал он голос, и звонкое чистое эхо отразилось от сопок и утесов. — Давай сюда!

В ответ ему на другом берегу, в узком распадке, отрывисто и недовольно несколько раз рявкнул гуран. Потом бросился с испуга в гору и так же по-собачьи рявкнул и оттуда, издалека.

Я положил спиннинг на камень около тайменя и сумки с ленками, пошел на Кешкин зов. Может, ему пособить надо? Может, не хватает силенок улов нести?

— Забери куль, понеси маленько. Вон там, под кустами. Надоело таскать, — сказал Кешка с этакой горделивой небрежностью, и я понял, что речь, идет не о пустом куле.

Он, и точно, оказался увесистым — в одной руке не унести. И кроме ленков, лежал в нем, согнутый дугой, крупный таймень.

— Ух ты, поймал-таки! — порадовался я за напарника. — Молодцом.

— А чего его не поймать, когда он тебя ждет? Ежли только где гуляет, охотится — «мыша» не пропустит, всё одно хапнет. Еще два брались, — похвастал Кешка. — Один сразу сорвался, другой — «мыша», язва, своровал. Добрый был дурило… А у тебя чего?

— Кой-чего.

— Ну? Пошли глядеть.

Кешка нетерпеливо повернулся, осветил «мышей» на поводках, чтобы убедиться, все ли они на месте да ладно ли идут, и побыстрее пустил «санки» по течению. Я впереди него понёс куль с рыбой.

Эх, и хороши они были, наши таймени, когда лежали рядом на бережку. Оба матёрые, внушительные: мой — метровый, Кешкин — и того побольше.

— Ну — с полем ещё раз! — От удовольствия Кеха даже засмеялся — задорно, по-мальчишечьи. — С удачей нас!

И чтобы продлить эти минуты рыбацкого счастья, которые останутся памятными на всю жизнь, закурил и сел на камень около нашего улова, освещенного двумя фонарями.

… Прорыбачили мы до самого утра. От второго плёса ещё прошли книзу, до прижима. Отсюда повернули обратно — к устью речки, к зимовью. Вовсе отяжелели, огрузились ленками и куль наш, и сумка… Но ни Кешке, ни мне таймень в эту ночь больше не попался…

С восходом солнца притащились на табор. Гудели ноги. Одолевал сон — сами собой закрывались глаза. Но надо было ещё рыбу довести до ума: выпотрошить и посолить, надёжно укрыть в холодке от мухоты. Я стянул сапоги, переобулся в кеды. Приготовил нож, пачку соли, полиэтиленовый мешок.