Евгний Куренной - Охота на тайменя

— Ну как, узрел? То-то! — Кешка так засиял, возгордился, словно это благодаря его прямой заслуге мы увидели рыбину. — Хорош зверь. Матёрый уже. Такого вытянуть — одно добро'.

Меня охватило нетерпение:

— Кеш! Может, давай тут и остановимся, попробуем? Кину блесну раза два-три.

— Погоди, горячку не гони, — покровительственно внушил мне Кешка. — Дальше места побраве'й этих. Накидаешься вдоволь. Будет улов или нет — не загадываю, а руки рулеткой своей отмотаешь.

Весь путь отсюда, от этого плёса, стал для меня ожиданием настоящей, большой рыбалки — охоты на тайменя. Теперь я невольно поглядывал за борт — и влево и вправо, хотя и понимал, что такая встреча с тайменем, как эта, едва ли повторится — она случается очень редко. По ходу лодки, за каждым поворотом, каждым перекатом присматривал, замечал места, где, по моим догадкам, рыбацкому чутью, мог стоять, таиться таймень — полноправный хозяин реки. Вспоминал, как почтительно, а порой — поэтично, с восторгом пишет о нем классик русской охотничьей литературы и литературы по спортивному рыболовству Леонид Павлович Сабанеев в своей замечательной книге «Жизнь и ловля пресноводных рыб». Он считал, что таймень, составляющий как бы переходную стадию от лососей к форелям — от первых унаследовал величину и образ жизни, от вторых — склад тела и окраску, — по силе, ловкости, быстроте движений и сообразительности «не имеет себе соперников в сибирских реках». Да и то верно — хищник из хищников. Охотиться вышел — трепещите, речные обитатели. И не только мелочь. Мощными челюстями, которые в несколько рядов усеяны острыми, как иглы, зубами, может пополам перекусить рыбину одинакового с ним размера. А сам вырастает каков? Слава богу, природа не обидела — до трёх пудов и побо'ле. В Енисее, свидетельствуют некоторые исследователи, встречаются (по крайней мере — раньше встречались) и пятипудовые гиганты. Енисей от нас далече, славу его оспаривать не будем, но и наши забайкальские реки — Чико'й, Менза', Хило'к, Ингода' в ее верховьях, Оно'н и другие — тоже знамениты тайменем и покуда еще способны подивить, порадовать удачливого рыбака: опытные да сноровистые добывают здесь и полутора, и двухпудовых. Такому великану всё по зубам. Обычная его добыча — хариусы, ленки, налимы, свои же собратья малые таймешата. Но не упустит он возможность хапнуть живность и на поверхности воды: плывущую мышь, белку, утенка, а то и взрослого крохаля или гоголя. Сцапает — только круги разойдутся… Как всякий сильный, за себя постоять умеет и бьётся отчаянно, дерзко, до последнего. Ежели преградили ему путь или обложили наглухо — летит через препятствие рикошетом, едва касаясь воды. Способен не только сеть прорвать, но и невод протаранить с разгона. Попадётся на крючок — далеко не каждая снасть удержит его и не каждый ловец, с ним совладает. Недаром зовут его ещё и «тигром сибирских рек».

Кешка рассказывал, как несколько лет назад полутораметровый таймень утопил в Мензе мальчонку лет двенадцати или чуть постарше. Тот прибежал утром с полевого стана проверить перёмет. Обрадовался, видно, что рыбина попалась, и решил сам её вытянуть, никого не звать на подмогу. Пока вываживал, боролся с нею, крепкая миллиметровая леска захлестнулась петлей на руке, таймень сдёрнул парнишку с обрыва в воду, утащил в улово, на глубину, и закупал совсем: так их вместе, повязанными одной леской, потом и нашли на другой день… Но больше, конечно, и здесь, в Красночикойском районе, и в других местах Забайкалья я слышал рассказов о промысле тайменя со счастливым, победным концом. И нет само собой, в Сибири такого рыбака, который не мечтал бы добыть, перебороть в схватке эту сильную, необыкновенную, яркой красоты рыбу или, вспоминая былую удачу, снова и снова её повторить.

Ну а что же нам с Кехой — повезёт хоть немного на этот раз или вернёмся ни с чем и попадём под насмешки да подковырки деда Багрова?..

Три часа спустя, мы причалили к песчаной узкой косе, при самом устье быстрой реки, правого притока Мензы. Сразу от устья, из-под ши'веры, начинался глубокий кривой плёс. По левобережью его подпирали два тёмных утёса, тень от них властно лежала на воде, и потому плёс выглядел мрачным, казался бездонным. Уж тут-то не обитать крупной рыбе? Быть того не может.

Ещё по пути Кешка сказал мне, что на устье этой речки, где он решил сделать остановку, есть хорошее, прошлым летом срубленное охотниками зимовьё, так что табор готов, не придется ночевать на пустоплёсе, и если дождь опять хлынет — не беда: будет надёжный кров над головой. Вот нам и открылась она, избушка на весёлом взгорке, в окружении молодых сосенок. Мы разгрузили лодку и утащили на несколько метров от берега, в тальники. В кустах же оставили бачки с бензином, а мотор и всё снаряжение перенесли с косы наверх, к зимовью. Оно оказалось добротным, хорошо внутри облаженным: широкие гладкие нары, стол, две полки, скамейка, кирпичная печка с чугунной трубой. Перед избушкой был железный таган — узкая рейка на подпорках: кто-то надолго делал, не на один сезон. Рядом с таганом сохранилась горка коротких чурок — бери, коли да раскладывай огонь; хватало вокруг и валежника. Из-под крыши избушки — с продувного, ни спереди, ни сзади не зашитого чердака — торчали аккуратно затёсанные комельки трёх удилищ. Кешка дотянулся, сдёрнул одно, тонкое и пружинистое, примерился к нему. Остался доволен: