С вершин сопок распадками в долину Мензы скатился холодок. Посвежело в тайге. Стала отходить, отмякать перегретая дневным зноем земля. Безмолвной и сонной, словно безразличной ко всему, что есть и что придёт завтра, была чаща окрест, и в этой тишине казалось, будто окреп, набрал силы гул, рокот и плеск реки — одна она теперь властвовала в ночи и манила, притягивала к себе каким-то скрытым в ней вечным, неразгаданным таинством.
Кешка допил чай, опрокинул кружку на клеенку, постеленную вблизи огня, пружинисто встал, надел поверх рубахи пропахшую бензином, рекой и рыбой куртку-дерюгу в заплатах, подпоясался туго, разворошил валежиной и залил водой угли и головёшки от костра, взял под мышку «санки».
— Ну — пошли. Рыбака ноги кормят. Сиднем — кого поймаешь? — И лучом карманного фонарика высветил перед собой тропу, что сбегала со взгорка к реке.
На берегу он сказал:
— Ты давай, сразу вали' на низ, до второго плёса. Там кидай на перекате и за ним. А я отсюдова буду помалу к тебе спускаться. Под утесами надо пробуруздить хорошенько. Глядишь — и возьмется тот дурило. Потом дальше пойдем.
У меня тоже был фонарик — продолговатый, на две круглые батарейки, и за его лучом я, минуя кусты, коряжины, выворотни, валуны, быстро добрался бегом до второго — от устья речки — плёса, в котором днём поймал несколько ленков. Я остановился прямо напротив переката, погасил фонарик, сунул его в карман штормовки. И тотчас меня обволокла, стиснула такая темень, что и верно — хоть в глаз коли: шагу не сделать, ни влево, ни вправо ничего не видать. Лишь слабо, самую малость отсвечивала река, но противоположный левый берег совершенно терялся в густой черноте, и Менза казалась безмерно широкой, бездонной и грозной. Она шумела и погромыхивала на камнях, под утёсами и крутоярами, гулко бухала и тонко вызванивала. Эти звуки, голоса и подголоски сплетались в единую тугую вязь и заполняли собою ночь, всё подчиняли себе. Были только ночь и река — и больше ничего. Где-то там, за буграми, за лесом затерялось, ровно совсем исчезло, зимовьё. Канул в темноту, пропал Кешка. И на мгновенье мне представилось, будто я один заплутался в тайге — за хребтами, за долами, бог знает где от деревни, остался один на один с рекой, своенравной, непокорной и непознанной, которая хранила, лелеяла, оберегала от нас, людей, загадочных и древних рыб удивительной, неповторимой байкальской семьи.
Я освободил «мышь», зацепленную якорем за катушку спиннинга, немного подмотал леску, укоротив свободный конец, и вслепую, для начала несильно закинул обманку. Она шлёпнулась тихо на воду, и я стал неторопливо крутить катушку, чтобы «мышь», подхваченная течением, по дуге пересекала тёмную реку. Вроде как настоящая, живая. Закидывал ещё и ещё — с каждым разом всё дальше, за середину реки, наискось против течения. Глухо. Нигде ни всплеска.
Похоже было, что рыба и не собирается сегодня поддаваться на обман, раскусила рыбацкие хитрости да уловки… Прошло первое волнение, первое ожидание, и я уже бросал спокойно, неспешно, и даже как-то поубавилось уверенности, что нам с Кешкой повезёт этой ночью и мы всё-таки добудем тайменя.
Спускаясь понемногу, миновал перекат и сразу за ним, у начала второго плёса, остановился. Тут пришлось бросать с узкой полоски галечника, из-под кручи: сразу от берега начиналась глыбь — шагу не ступить. Нашёл надёжный упор ногам, примерился, чтобы не расшибить снасть о кручу, и коротким взмахом опять отправил «мышь» на воду, на промысел. Привычно провёл её поперек реки. Вот она уже совсем близко, около берега — две бороздки разбегаются от неё треугольником. И вдруг — бульк! Почти у самых ног — и нет моей «мыши», и заиграло пружиной стальное удилище, заходила на леске, задергалась подсечённая рыба. Судя по весу, по рывкам — не так велика, чтоб с нею водиться, осторожничать. Крутнул катушку три-четыре раза — и добыча на берегу. Конечно, ленок, малый разбойник. Посветил, снял его с тройника, опустил в холщовую сумку… Наклонился к воде смыть с ладоней рыбью слизь. И тут под перекатом бултыхнулся таймень. Да с такой удалью и силой, ровно это мужик плюхнулся с лодки. Вот так рыбка! Кеха сказал бы: «Ого, ещё один дурило!» Я — за спиннинг да поскорей обманку туда, где раздался всплеск. Может, это и есть он, мой сегодняшний таймень? Возьмёт или нет? Соблазнится плывущей «живностью» или углядит подвох, обман? Кидать стал то к самому перекату, то пониже — и уж так старательно, аккуратно, как только умел. Никакого проку. И не плескался, больше не выказывал себя таймень. Куда делся? Ушел с этого места? Или подозрительной, неправдоподобной показалась ему моя «мышь»?.. Вытащил второго ленка, следом — третьего. А где же таймень?
Читать дальше