Константин Строф - Плач Персефоны

Нежин попробовал взять в руки роман. Автором и возможностью знакомства с ним он сильно восхитился когда-то давно. И вот задумал перечесть.

Предварительно пролистав книгу, словно в поисках заложенной между страниц банкноты, Нежин среди круговорота мелькающих букв мгновенно выхватил слово «оскотинившись». Озадаченно почесывая пальцем кустистую бровь и машинально просматривая титульную страницу, а за ней – аннотацию, он стал напряженно вспоминать, до кого же из героев мог бы относиться крепкий, немного перенасыщенный эпитет. Ничего не прояснилось, но удержавшись от глупой тяги начать долгое и, вероятнее всего, безуспешное перелистывание, не дав страницам смешаться без разбора в головную боль, он открыл первую из них, традиционно делаемую полупустой, дабы обойти скользкое место первого опыта. Постепенно чтение пошло, но на этот раз, не дойдя и до середины, он почувствовал легкое разочарование, а вслед за ним уже более сильное от чувства чего-то умерщвленного в себе самом. Автор теперь виделся будто посредством зеркала, когда стесняешься смотреть прямо (Нежин уже чурался своей старой привычки), и если и запоминался, то более своеобразным, чем превосходным. А стиль, по первости определенный Нежиным – не без соразмерной текстам заносчивости – как «гипербарический реализм», теперь просился на язык «математическим эксгибиционизмом» – крестиком на псевдопатриотической канве (вообще довольно характерной). «Псевдо» – поскольку патриотизму эмигранта, по мнению самого же Нежина, не к лицу выходить за пределы ностальгических воспоминаний, как вину не по плечу тягаться с уксусом. Все это, разумеется, если писатель не ставил перед собой цели переквалифицироваться в язвящего там и сям без дела журналиста.

Герои, кстати сказать, вели себя скорее сообразно Нежинову вкусу, нежели естественно, да и выписаны были не слишком изящно, а язык, способный составить в ином случае последний защитный рубеж, терялся во тьме перевода и потому почивал. На ум Нежину среди всего прочего пришла мысль, что романистам поголовно свойственен грешок создавать героинь по своему подобию, оснащать их репликами, что ввек не слетят с женских замаянных губ, уснащать атмосферными характерами, когда в действительности высота означает одно разрежение, а воздух сбывается лишь в ветре.

Поезд уже успел разогнаться и весело летел, будто не думая останавливаться, в окно заглядывал приятный сквознячок. Его дуновения радовали Нежина и трепали натянутую на голые ноги простынь. Книга сама как-то исчезла из рук, и голова постепенно заснула. Сквозь наплывающую пелену Нежин разобрал, как после жалобы незабвенной мамаши окно было без промедления с треском закрыто. Пригоршню мгновений он подосадовал, но, остро ощутив свою недоступность, в совершенном счастье дал себе скрыться окончательно.

Разбудили его чужие голоса. Нежин повернулся на бок и приготовился снова заснуть, спасаясь от нахлынувшей громкости, но тут сквозь отвратительный хохоток услышал Ольгу. Каким-то, известным лишь пробуждению образом ее голос сопоставился в мозгу Нежина с еще не отлетевшим сновидением, наделив неразборчивыми Ольгиными словами виденную им только что безмолвную Ио в изумрудных трусиках и двурогом золотом кокошнике, невыразимо прекрасную и столь же глупую, отданную из его рук на попечение – в пользование не знающему сна и насыщения Аргусу. Свесившись с полки, взопревший лишенец обвел мутным взором толпу, собравшуюся под ним. Впереди стояла неизменная деревянная мамаша со своим неизвестно чему возрадовавшимся плодом. В центре паноптикума лежала на своей полке Ольга, оцепенело улыбаясь, в то время как мамаша, взяв палец оживившегося до предела младенца, тянулась к ней под одобряющий смех окружающих. Нежин вернул голову на подушку, но ото сна не осталось и следа.

– Девушка. Тебе нравится девушка? Скажи, – донесся до него голос рябой счастливицы.

Нежин напрягся до гула в ушах, но продолжал слышать.

– Пойдем погулять к девушке.

Встревоженный и подрагивающий, он снова украдкой выглянул со своего свалявшегося места. Между тем ребенка уже успели взгромоздить прямо на постель к Ольге. Та из приличия и замешательства продолжала натянуто улыбаться, приподнявшись на локте.

– Давай погладим девушку, – предложила мамаша и сама протянула ручку, коснувшись Ольгиного плеча. Чадо не преминуло нахально вздуть ноздри. Нежин в бессильном отчаянии взглянул на Ольгу, но она не видела его.