Константин Строф - Плач Персефоны

– Писатель, писатель. Очень может статься, что так. «Крипторхические метаморфозы», быть может, слыхали?

Нежин только улыбнулся в ответ.

– Но вы и сами, как мне кажется, не лишены поэтического толка. И музыкант в придачу, – он указал глазами на пальцы Нежина, безотчетно выстукивающие на поверхности стола какую-то мелодию.

– Нет, нет, что вы, – принялся разубеждать тот. – У меня нет слуха. В детстве пробовал… но ни один инструмент не отозвался.

Он погрустнел.

– Бросьте, – замахал на него руками незнакомец, – бросьте оправдываться, иначе я решу, что вы меня с кем-то спутали. Все получилось чудесно, почти гениально. Музыка природы, зов чужой породы.

Нежин улыбнулся в полном непонимании.

– А еще вы, я смотрю, человек редкой выдержки, мой друг, – добавил безымянный собеседник, хлебнув жидкого рубина.

Нежин отвлекся. Ресторан представлял собою круглую залу с двумя входами: вестибюля гостиницы и кухни. Столики были рассыпаны двумя чуть извитыми полукольцами вдоль стен, заранее охраняя посетителей от тягот выбора. Каждому месту создавала уют настольная лампа и кадка с пальмою либо иной живностью. Некоторым сверх того перепадало счастье редких окон, в которые по большей части заглядывали лишь еловые лапы. В центре ресторана было место для танцев.

Ее – глаза приметили уже давно, однако до сих пор Нежин держался, не давая своим скипидарным мыслям сблизиться. Но умышленно неосторожные слова пробуди ли в нем то, что он хотел как-нибудь обойти стороной. Она танцевала с каким-то мужчиной, наглухо закрытым в костюме-тройке, – неуклюже, но с видимым удовольствием. Теперь Нежину казалось, что он никогда не видел ее такой веселой и беззаботной. Изредка к нему поворачивалось ее раскрасневшееся лицо, шлейфом расплывалась шальная улыбка. Не раз прежде Нежин видывал точно такое же у Веры. Он сидел, забыв о так и не представившемся жизнелюбе, давя обильно просачивающиеся сквозь скорлупу слезы обиды. А музыка не смолкала. Для него не было определенно ничего забавного в этой игре вокруг несбыточного совокупления.

Такого ли уж несбыточного? По сгорбленной спине Нежина и рукам, покорно сложенным на груди, прошла полоса озноба. Кто был тот милый друг, что отправил его к ногам обеих женщин?

– Ну что? – вдруг снова заговорил незнакомец, дав Нежину достаточно времени насытиться картиной. – Deoc an doruis, кажется, так говорят в народе?

Произнеся это, он протянул Нежину первый попавшийся бокал. А рядом положил крохотный кусочек шоколада.

– Чтобы не обмануться в послевкусии, – было сообщено по секрету. – Ну что? Добавим цинизма в пригожесть наших дней?

Плеск сотен губ и треск мечущихся подолов нахлынули на Нежина, слишком долго пробывшего в состоянии умиротворения.

– Что они нам только не говорят, и всё правильно, – отвлеченно продолжал после короткой паузы загадочный баснописец. – Это игра формы, а не содержания, понимаете? Чудное, почти волшебное явление есть женский рот. Пропущенное сквозь него слово, пусть неприемлемое вовсе, даже омерзительное, обращается в подходящем ухе милейшими, рассыпчатыми, словно подмоченный сахар, звуками. И что за чувства они рождают? Каков их характер, я имею в виду. Это не жажда, не голод, не боль, – загибал он пальцы, – а вместе с тем – всё разом. Да вы пейте, пейте, – спохватился он, давно разделавшийся с собственной порцией и уже готовый к следующей.

Нежин без слов принял предложение. Вылив в себя едкое содержимое, он встал и пошел через залу. Следы скуренного и выпитого слегка вмешивались в дела реальности, стеля вдруг каменный пол то под одну, то под другую ногу податливым и скользким. Нежин не простился со своим новым другом, но знал наверняка, что тот не в обиде.

Он блуждал в поисках туалета, мысль о котором слишком долго откладывалась в сторону. Знакомая песня доносилась откуда-то издалека, и Нежин, как-то постепенно забыв о своей цели, пришел к месту, источавшему былую мелодию. Выйдя из задумчивости, он огляделся и увидал перед собою дверь с завуалированным предложением облегчиться.

На кафельную плитку перед самым носом нагло уселся молодой комар. Со злости Нежин грохнул кулаком по тому месту и, подержав секунду, медленно отнял руку. Жадный до миазмов кровосос был на месте. На холодной, мокрой от конденсата поверхности припозднившийся летун растянулся, подражая в предсмертном отчаянии одному знаменитому покойнику.

Нежин покинул уборную, оглушительно хлопнув дверью. На улице уже стемнело. Он озирался в поисках пропавшего светила. Ноги двигались все быстрее, а того нигде не было. Пропала куда-то и шляпа, которую как раз теперь было бы неплохо сдвинуть набекрень. Тропинка то шла ровно, как водная гладь, то сбивалась на ямы и кочки. Так можно долго бесцельно бродить. Не теряя времени даром, стоит хотя бы проглотить солнце, а затем сваять об этом поучительный автобиографический труд, полный избыточных подробностей, в очередной – на этот раз по-настоящему тщетной – попытке вызвать повсеместно массовый детский психоз. Нежин опоздал.