Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Она видела, как по снежному склону приближается странное, неочерченное пятно. Движется прямо на нее. Сквозь стекло жутко и необъяснимо возникал чудовищный зверь — мохнатый загривок, короткие тупые рога, огромная бычья башка с раскрытым зевом, с тусклым, продетым сквозь ноздри кольцом. За быком бежал человек, поскальзывался, размахивал палкой. Чудовище приблизилось. Слепо и страшно надвинулось. Ударило лбом в стальную стойку. Зазвенело стекло. Девушка почувствовала струю ледяного воздуха. Увидела, как метнулся, отвернул в сторону чудовищный зверь, как пронесся за ним обезумевший человек. Все вокруг трещало, хрустело. Лопались со звоном, сыпались из купола стекла. Острые пластины падали в воду, на людей, пробивали их остриями, разрезали отточенными кромками. Вся упругая конструкция здания ломалась и складывалась. Охваченная лавиной крушения, сминалась, валилась вниз бесформенной грохочущей массой. Девушка почувствовала удар в голову и потеряла сознание.

Балки и сварные конструкции рушились в темноте на детей. Воспитательница, получив режущий удар стеклянной пластины, видя, как из темноты рушится купол, сгребла под себя нескольких детей, накрыла собой. Пожилых пловцов и пловчих, пытавшихся выбраться из бассейна, железные конструкции сшибали обратно в воду. Топили, заваливали битым стеклом. Юноша обостренным ужаснувшимся зрением разглядел в темноте, как его подругу повалило с ног, накрыло сыпучим хрустящим ворохом. Выскочил из воды и бегом, разрезая стопы битым стеклом, подбежал и выхватил ее из-под балок. Безжизненную, с обвисшими руками, вынес на мороз, на раскаленный воздух, подальше от хрустящего месива. Осколки торчали в ступнях. Он бежал по снегу, как на ножах, унося драгоценную ношу дальше от жуткого места. Аквапарк, еще недавно озаренный, с нежной бархатистой водой, в драгоценных сверканьях, превратился в чудовищный кратер, охваченный паром, полный визгов и истошных воплей.

Небо синело. Пульсировал огнями проспект. Поднималось грибовидное облако, как от взрыва атомной бомбы.

Вихрь, запущенный Колокольцевым при взрыве подстанции, перемещался по Москве. Кружил по проспектам и улицам, залетал в каждый дом, в каждый завод и контору. Увеличивался, всасывал в вертящуюся ворожу окружающие пространства, наращивал сокрушительную мощь.

Утреннее метро загребало в свои недра окутанное паром людское месиво. Процеживало сквозь турникеты. Делило перед эскалаторами на шевелящиеся потоки. Переполняло подземную станцию, где горели высокие помпезные люстры, сияли мозаики, сталинские пехотинцы, танкисты и летчики, герои труда и науки взирали с потолков на своих торопящихся на работу потомков.

Внезапно повсюду погас свет. Вагон в туннеле дернулся и утратил свою напряженную, звенящую силу. Будто лопнула невидимая жила, и весь несущийся, упруго звенящий состав обвис, обмяк, стал терять энергию. Остановился бессильно и вяло в полном мраке туннеля, в котором исчезли ртутные блески и вспышки. Народ в вагоне колыхнулся и замер. Стало тихо. В тревожном ожидании и покорности люди отдавали себя на волю машины, уповая на ее надежность и совершенство, не смея роптать, словно боялись недовольством и ропотом разгневать всесильную машину. Минутная остановка и тьма должны были смениться движением, озаренным стеклом и металлом, нарастающей, с завыванием, скоростью. Но проходила минута, другая. Тьма не рассеивалась, поезд не двигался.

Понемногу стал разноситься ропот, в тесноте началось шевеление. Оцепенение сменилось нетерпением, глухим раздражением. Замерцали мобильные телефоны, словно из черной глубины всплывали светящиеся существа, производили голубоватый всплеск и снова погружались на дно.

— Не берут телефоны. Глухо, как в танке.

— Бывает на перегонах задержка. Метро перегружено. Новую ветку никак не пустят.

— Опоздаю на работу. Начальник опять втык сделает.

— Что они, гады, душегубку устроили! Задохнемся, как суслики!..

— Какая-нибудь авария вышла.

— А если теракт? Если чечены теракт устроили?

— Еще хорошо, что газ не пустили. В Японии в метро газ пустили. Тысяча людей отравилась.

— Гляди, из других вагонов народ выгружается. Подохнем здесь, в душегубке. Давай, раздвинь дверь!

За стеклами вокруг вагона мерцали крохотные зарницы. Это люди, спустившиеся из соседних вагонов на рельсы, освещали себе дорогу мобильными телефонами. Толпа вагона стиснулась, качнулась, подвинулась к дверям, над которыми кто-то трудился, просовывал ладони в резиновые стыки, пытался раздвинуть створки.