Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Обер-вожак банды убийц в отеле «Эдем» больше не увидел своего денщика Пауля Кегеля, которого очень ценил. Зато несколько месяцев спустя имеет место другая встреча, столь же неожиданная для него, сколь и тягостная. Она происходит на инсценированном процессе убийц Либкнехта и Люксембург, причем господин Пабст играет роль главного обвиняемого. Он играет ее, небрежно улыбаясь: ведь обо всех деталях его поведения, а также его оправдания заранее и подробно договорено с «судьями» в одинаковых с ним мундирах и одинаковых с ним убеждений. Но он вдруг бледнеет и теряется, когда узнает среди свидетелей журналиста Шиндлера, который сурово бросает ему в лицо обвинение. И капитан Пабст, кстати, узнает, что этот человек с крепкими нервами вовсе не Шиндлер, а… Вильгельм Пик!

«Либкнехт застрелен при попытке к бегству! Роза Люксембург убита толпой!»

Так на следующее утро на станции городской электрички Веддинга выкрикивают газетчики сенсационные заголовки дневного выпуска «Берлинер цайтунг». Прохожие, даже те, кто спешит, задерживают шаг; в глазах многих вспыхивает ужас, печаль, гнев, бессильный гнев.

Мале едва ли что-нибудь замечает, всеми мыслями она уже заранее у охваченной скорбью женщины на Кольбергерштрассе. Она ломает голову над тем, как ей побережнее все сообщить мамаше Кегель и как сделать, чтобы Пауль получил что-то вроде прощения. От этого, в конце концов, зависит, думает она, исчезнет ли он на время или навсегда.

— Осторожно, фрейлейн, они тут только что шибко стреляли!

Услышав это предостережение от владелицы какой-то лавки, Мале удивленно поднимает голову. Только сейчас она замечает, что вся Герихтсштрассе, несмотря на яркий солнечный день, совершенно безлюдна. А у входных дверей домов повсюду сбились в кучу любопытные; наклонившись вперед, они опасливо заглядывают за угол, готовые в любую минуту отпрянуть.

— Носковцы повально обыскивают все дома и никого никуда не пускают, будьте осторожны!.. — кричит в ужасе женщина.

Посреди улицы появляются два солдата с винтовками наперевес, они гонят пожилого человека на расстоянии трех шагов впереди себя. Пленник держит руки поднятыми, он без пиджака и головного убора. Когда он на Панкбрюкке теряет туфлю и на миг задерживается, один из солдат тычет его дулом между ребер с такой силой, что старик вскрикивает и невольно делает несколько шагов вперед. Другой солдат подкидывает упавшую туфлю носком сапога, она перелетает через ограду моста и падает в реку.

— Господи, так это же Фрейтаг, с Нейехохштрассе, он работает у Шварцкопфа, что они с беднягой хотят сделать? — слышит Мале жалобный голос.

Она вошла в молочную, где осталось еще несколько женщин, которые не решаются перейти улицу; едва сдерживая негодование, они громко обсуждают происходящее.

Их внимание привлекает девчурка лет пяти, она плачет, а какая-то женщина пытается ее успокоить.

— Лизелоттхен Кеплер, Кольбергерштрассе, пять, хочу к маме, — твердит девочка на все уговоры. Уже с полчаса сидит здесь Лизелоттхен со своим молочником.

— А мать-то как, наверное, волнуется, — возмущенно замечает Мале. Потом вытирает девочке слезы, вынимает из сумки яблоко, которое, собственно, приготовила для тетки, и отдает девчурке.

— Отнесем его маме, пойдем, я провожу тебя домой.

Мале одной рукой сжимает ее ручку, а другой держит молочник.

— Детей солдаты, уж наверное, не тронут, — успокаивает она озабоченную хозяйку лавочки, — да и на улице все спокойно.

На углу Кольбергерштрассе она берет девочку на руки, так как нужно переходить улицу. И вдруг с Хохштрассе доносится резкий треск…

— А… а… а, — совсем тихо произносит девчурка; головка беспомощно свисает набок. Мале удивленно смотрит на нее, молочник выпадает на мостовую и со звоном разбивается. Девочка вдруг тяжелеет на ее руках и соскальзывает наземь… И сама она медленно падает ничком и остается лежать недвижимо рядом с еще вздрагивающим детским тельцем. Яблоко катится по асфальту до стоящего посреди улицы плаката:

Мамаша Кегель, которая на самом деле приходится Артуру бабушкой, с глубоким вздохом очнулась от своих воспоминаний и уголком передника вытирает глаза. Вызванные из мучительного прошлого образы и события исчезают, и возвращается тоже нелегкая действительность. В комнатушке сгущаются сумерки. Серьезен взгляд Карла Либкнехта и Розы Люксембург, устремленный на бабушку и внука с висящих на стене портретов.