Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Если бы кто-нибудь из людей, хорошо знавших Фрица Бремера, например, его жена, внимательно понаблюдал за ним в этот час, то, конечно, заметил бы нечто необычное: Бремер трудился яростно, с каким-то лихорадочным рвением, чуждым его спокойно-рассудительной, степенной натуре. И еще кое-что подметил бы наблюдающий: как ни суетился этот человек, он явно не мог сосредоточиться. Его движения, всегда такие уверенные, были суетливы, а время от времени он бросал работу и настороженно прислушивался. Но все звуки, которые до него доносились, были обычными, будничными: жена, успевшая уже встать, хозяйничала в комнате, наливала ведро у колонки, ставила кофейник на плиту. Скоро она позовет его завтракать, и Фриц Бремер, словно ему во что бы то ни стало надо было до этой минуты сделать как можно больше, с ожесточением набросился на работу, не давая себе ни секунды передышки, так что забор был готов еще до того, как раздался голос жены. Бремер отер пот со лба, с минуту постоял в нерешительности и хотел было уже направиться к домику, — никакого смысла не было до завтрака браться за новую работу, как вдруг жена включила радио. Она делала это каждое утро в одно и то же время, но сегодня это почему-то Фрица Бремера разозлило. Он сердито наморщил лоб, задумался, потом побежал в кладовку, с грохотом вытащил оттуда лопату и как одержимый принялся перекапывать участок земли, что не входило в его программу и было совершенно ненужно. Звук врезавшейся в землю лопаты заглушала музыка — бодрящий маршевый ритм — и четкий женский голос; они неслись из репродуктора, достигая ушей работавшего на огороде человека. И хотя казалось, что он всецело поглощен своим делом, он все же уловил, что передают утреннюю гимнастику. Потом пойдут последние известия.

— Фриц, кофе готов! — крикнула жена.

Бремер сердито пробормотал что-то нечленораздельное, но все же оставил инструменты и пошел домой. Прежде чем сесть за стол, он резким движением выключил радио. Жена удивленно взглянула на него, но промолчала.

— Утренняя гимнастика, утренняя гимнастика, — ворчал он. — У меня своя собственная утренняя гимнастика…

Эльфрида достаточно хорошо изучила своего мужа. Она знала: если его так злит работа, к которой его никто не принуждает, это неспроста. «Значит, мы в плохом настроении», — отметила она про себя. Вслух она сказала:

— Потом пойдут последние известия.

Фриц никогда не пропускал передачу последних известий и сводку погоды. В этом он был пунктуален. Но сегодня он явно нарушал свои привычки.

— А ну их! Вечно одно и то же. Я и без господ метеорологов знаю, что сегодня на редкость хорошая погода, — выпалил он.

Фрау Эльфрида Бремер насторожилась. На языке у нее вертелось кое-что. Но она сдержалась и, пожав плечами, сказала только:

— Теперь, Фриц, я пойду за покупками.

Он кивнул головой, сразу поднялся и снова отправился в огород, явно испытывая облегчение от того, что остается один, без жены, с которой прожил в мире и согласии более двадцати лет, без радио, которое обычно не смолкало с раннего утра до позднего вечера, один со своей не слишком спешной работой, которую он тем не менее делал не за страх, а за совесть, и своей куда более важной, но тревожно заглушаемой думой.

Это 17 августа было вовсе не таким уж радостным днем, каким с минуты пробуждения, обманывая себя, старался представить его Фриц Бремер, рабочий-металлист, в возрасте пятидесяти одного года. Его второе — честно говоря, лучшее «я» знало об этом с самого начала. А связано это было с событиями очень давними, точнее — со всей его прежней жизнью, над которой он мог теперь, оставшись в одиночестве, спокойно поразмыслить.

С внешней стороны все было в полном порядке. Квалифицированный рабочий небольшого завода металлических изделий в Карлсруэ, он отлично зарабатывал, да и сама работа была ему по душе. Человек женатый, но бездетный, он мог жить на свой заработок — не влачить существование, а жить в полном смысле этого слова, то есть удовлетворять свои относительно скромные желания, не считая при этом каждый грош: приобрести мотоцикл, хороший радиоприемник, летний домик. По существу, это было не более как справедливо и естественно: в конце концов, Фриц Бремер проработал на одном и том же заводе около тридцати лет, исключая лишь те два года войны, когда ему пришлось быть солдатом, — два ее последних года, — а также два года безработицы, с середины 1931 года до середины 1933 — мрачное, страшное время, о котором Фриц Бремер вспоминать не любил, как и о некоторых других вещах, с этим связанных.