Ирина Василькова - Водителям горных троллейбусов

В правлении садового кооператива тем временем тоже продолжались войнушки. Морально ущемленный генерал, хоть и стребовал с киргизов штраф за попорченную канаву, на этом не успокоился и написал кляузу. Председатель же кооператива, узнав про штраф, взъелся на генерала за превышение полномочий и велел деньги обиженному нацменьшинству вернуть, а на дверь магазина приляпал дадзыбао, обличающее генерала в подрыве авторитета правления. Обесчещенный генерал продолжает злиться и излучать в пространство волны ксенофобии. Волны плохо действуют на папину голову — ему мерещится, что он очутился на спутнике, где его донимает космический холод, поднимает крик и успокаивается только услышав треск поленьев в печке. Но важен именно треск — температура воздуха его не интересует.

Итак, вот наша жизнь: засыпаю под орущий телевизор и скачущую на экране Пугачеву в балахоне, похожем на костюм белого медведя (малышка обожает смотреть конкурс «Новая волна»), под писк Анечкиных эсэмэсок(ревнивец методично бомбардирует ее посланиями «Я тебя люблю!» и «Я тебя убью!») успеваю краем уха уловить малышкиныэротические телефонные разговоры с неким сирийскоподданным, который ужжаснохочет ее, опять и немедленно, в три часа ночи ( ааа, теперь я поняла, кто накидал окурков в клумбы, пока я отсутствовала — любвеобильный сириец побывал и здесь!). Через час просыпаюсь, потому что мне снится пожар, а папа монотонно кричит: «Холодно! Холодно! Холодно!». Пожар снится потому, что Алтынай, растапливая в сонном состоянии печку, случайно бросила туда хирургическую перчатку, и воняет горелой резиной. Малышка же дрыхнет богатырским сном, скинув одеяло (в доме африканская жара), обнажив обильные телеса и храпя, как три Добрыни Никитича.

В общем, песня.

Никакую маску подходящей старушенции я себе так и не подобрала.

Зато у меня третий день жутко свербит в середине лба, где третий глаз.

Починяю забор, поднимаю взор — мама дорогая! По улице, важно выпятив грудь, ходит натуральный дервиш в восточном халате и тюрбане. Начинаю неприлично ржать — а он возмущается: «Не имею права в любымый одэжда ходит, да?»

Откуда берет деньги рука дающего?

Королева юга.

Иногда кажется, у нее в жилах огонь.

Она меня гоняет в хвост и в гриву, дабы держать в тонусе — заставила кататься на велосипеде и плавать в ледяной речке, потом кормила пловом и рассказывала, как будет принимать меня в Киргизии. По-родственному, но в качестве самого почетного гостя!

— Про денег не беспокойтесь — только приезжайте! Мои друзья свозят на Нарын — вы знаете Нарын? Это самый красивый место! Я вам мужа хорошего найду! У меня все друзья — министры или наркомафия.

— Ничего себе диапазон! Министры и наркомафия!

— Так у нас это — одно и то же.

— А муж мне зачем?

— Чтоб на руках носил!

Она обо мне заботится! Я прямо слезу пустить готова. И о папе тоже заботится. Он ожил — то ли от непритворного внимания, то ли от полумагических снадобий — Алтынай закапывает в землю бутылочки с самодельными микстурами, и когда они наберутся от земли сил, — раскапывает. Жует травки, делает из них какие-то примочки. Пролежни у него исчезли, да и голова сильно прояснилась.

Полюбила ее прямо как дочку.

— Анечка, я бы вас удочерила!

Но у нее есть своя мама. Тоже колоритный персонаж — она, оказывается, всю жизнь одевается в розовое (о, вот оно где вылезло!) и… пишет стихи!

Забавно — знаю одну болгарскую поэтессу, которая одевается только в белое. Небольшие национальные цветовые различия, а заход один! Мне тоже, что ли, во что-нибудь такое пожизненно одеться? В черное, к примеру?

— Правда, стихи, Лариса Петровна, только не смейтесь!

— А чего мне смеяться? Я и сама пишу. Писала, то есть.

— Она всегда пишет. Про любовь. Ох, она такой несамостоятельный! Отец ей работать никогда не разрешал, а когда он умер — только плакать может! Как маленький! Она так его любил! Я маму жалею. И брат мой такой несамостоятельный! Я им спрашиваю — что бы вы без меня делали?

А я — что бы я без нее делала?

Жизнь и смерть перетягивают канат — здесь и сейчас. Мне бы в одиночку не удержать.

— Аня! У вас когда-нибудь умирали на руках больные?

— Было такое самое… Я тогда в больнице работал. Человеку плохо после операции, умер в мое дежурство. Анестезиолог как раз был дежурный врач, я его звал, но он трахался в кабинете с другимврачихой. Так противно, не люблю вспоминать.

Тяжести декоративных, но несъедобных груш не выдержала громадная ветка, рухнула на электрический провод и устрашающе закачалась. Мои попытки пилить ее со стремянки заметил давешний дервиш и предложил помощь, тут же отвергнутую по причине неплатежеспособности.