Людмила Потапчук - Не обижайте Здыхлика

Звонок застает меня врасплох – мы с Таей целуемся в заснеженном парке возле ее общаги, и мне ужасно трудно от нее оторваться. Я сбрасываю звонок снова и снова, но звонящий не желает угомониться, и мне приходится ответить.

Лицо у меня, видимо, здорово перекашивается – пока я слушаю своего невидимого собеседника, Тая распахивает свои невозможные глазищи в полнеба, а когда убираю мобильник в карман, гладит меня по руке и спрашивает: «Что-то случилось?» – и я просто захлебываюсь нежностью к ней.

– Случилось, – говорю я. – У меня снова есть дом.

У меня снова есть дом, со мной рядом самая чудесная девушка во вселенной, и мне становится так сказочно хорошо, что я схожу с ума. Человек в своем уме не сделал бы того, что сделал я. Нет, он, конечно, точно так же поднял эту дивную девочку на руки и кружил бы ее, и они бы хохотали и падали в снег, и лежали бы рядом, и рассматривали бы снежинки на ее перчатке. Он бы так же, как и я, обещал отвезти ее летом к себе на родину, рассказывал бы, захлебываясь, о синих горах и холодных ручьях, пел бы ей песни своего детства и играл бы ей на дудуке. Но он никогда бы не сказал того, что сказал я.

Я сказал:

– У тебя тоже скоро будет дом. Мы вернем его.

Сначала она, конечно, ничего не поняла. Милый, ты слишком счастлив сейчас, чтобы говорить умные вещи, сказала она. Малика никогда не отпустит того, во что она вцепилась зубами. Но это ничего. Мне хорошо. Я не пропаду. Я жива, пока у меня есть ты.

Но меня уже не остановить.

Ты не будешь больше прятаться и маскироваться, говорю я. Тебя перестанут разыскивать. Ты станешь свободной, я тебе обещаю.

Тая смеется. Не знаю, чем она мажет лицо, чтобы придать себе вид всплывшей утопленницы, но в итоге ее действительно не узнает никто из старых знакомых. Мне так хочется для нее другой жизни. Не потому, что я хочу встречаться с красоткой, нет – я любил бы ее, даже будь она в шрамах и язвах. Просто ни один человек не должен прятаться, как заяц, это унизительно. Она уж точно такого не заслужила.

– Меня намного больше беспокоит, что в детдом теперь не пускают, – говорит она. – Без объяснений, безо всего. Какой-то якобы приказ директора. Который раз уже прихожу, а меня только что поганой метлой не выгоняют – не положено, уходите, девушка, а то полицию вызовем. Меня дети ждут, а я даже не могу им весточку передать. Хоть подкоп делай, честное слово.

– Только тебя не пускают? Или вообще волонтеров?

– Не знаю. Я, сам понимаешь, сейчас мало с кем общаюсь.

– Давай я схожу. Нет, ну а что? Приду с флейтой, предложу устроить музыкальный праздник. Либо меня не пустят, и мы сделаем выводы, либо пустят – и тогда я передам привет твоим Эмме с Эриком.

– Алик! – боги, она смотрит на меня, будто я только что сразился с драконом и победил его. – Правда? Какой же ты у меня…

Нет, ну нормально? Один раз собрался сходить в детдом к брошенным детям – и уже герой. Сама она туда ходила как на работу, однако себя явно героем не считает.

– И все равно дом у тебя будет, – говорю я.

– Ой, да брось. Это, во-первых, не главное, а во-вторых, невозможно.

Она до последнего не могла понять, с кем я связался и что делаю. Я этого и сам тогда не понимал.

– Еще, значит, один дом нужен? – хрюкает мой железнодорожный джинн, стукая пивной кружкой о деревянную столешницу. – Ну ты хват, парень. Я думал, ты что новенькое придумаешь, а ты вон как. Богатства хочешь, а? Смотри, подавишься…

Он сильно изменился. Он сбрил свою пегую щетину, он аккуратно и даже не без щегольства подстрижен. На нем пухлая зимняя куртка, явно новая, теплые камуфляжные штаны, высокие ботинки со шнуровкой; у него лохматая шапка, которую он положил на соседний стул. Когда я его увидел в первый раз, он был в драном пуховике, из которого торчали перья, спортивных штанах и кроссовках на голую ногу. И перчатки у него были разного цвета. Одна синяя, другая красная, обе женские. Две веселые перчатки.

– Этот дом нужен не мне, – терпеливо объясняю я. – Просто одна хваткая дамочка лишила свою падчерицу крыши над головой, а еще добилась того, чтобы девушку разыскивали как преступницу. Надо ее как-то убедить…

– А, так ты из-за бабы, – разочарованно тянет Юджин. – Это ты, друг, зря. Ничего хорошего от этих баб не бывает. По себе знаю. Не ценят они, когда ты к ним всей душой. Не дано им. Такие уж они.

И пахнет от него иначе – к перегарным ароматам подмешан запах мыла и, кажется, одеколона. Раньше несло помойкой и мочой. Ну и перегаром.

– Вы мне советы будете давать или желания исполнять?