Людмила Потапчук - Не обижайте Здыхлика

Юджин ухмыляется.

– Экий ты, брат, ехидный, – он грозит мне пальцем и подмигивает. – Не, проси чего хочешь, конечно. Жалко мне просто тебя. Я-то жизнь знаю.

На вырезку из газеты, с которой обольстительно улыбается премерзкая Малика, мой джинн реагирует бурно. Он вскипает как чайник. Он исходит пеной и брызгами.

– Вон она чего, а? – бурлит он. – Нет, правда, что ли, из дому девку выжила? И в психушку сдавала? Ой, не могу, дай еще выпью. Из-за таких вот мы и пьем, понял? Красивые бабы – самые злые. А страшные – еще злее.

Меня его логика убивает наповал. Я подливаю ему пива.

– Но твоя-то девка, она не такая? – умоляюще спрашивает мой расстроенный джинн, разом всосав треть кружки. – Да уж вижу, что не такая. Хватит мне тут сиять, я верю, верю. Давай, расскажи еще раз, Ромео, что там надо внушить этой кренделихе.

– Послушайте, – спрашиваю я (опять спрашиваю!). – А вы что, правда волшебник?

– Волшебник, волшебник, – машет Юджин рукой. – Не парься.

А через неделю начинается буря.

«Светская львица отказалась от своих обвинений в адрес падчерицы».

«Одноклассница Талии: “Я всегда знала, что она не виновата”».

«Девушка была вынуждена учиться в вузе под чужим именем».

«Скандал! Малика Петрова призналась во всем!»

«Юная Талия полностью реабилитирована».

«Злая мачеха оставляет страну».

Я жду ее с лекций. Она приходит с неожиданной стороны (не была на занятиях?). Не смотрит на меня. Отстраняет мои руки, не дает себя поцеловать.

– Он тебя ко мне подослал? Господин Бессмертных?

С ее лица исчез этот ее маскировочный грим.

– Это его почерк – генерировать непрошеные чудеса. Делать добро и требовать за него плату. А ты, значит, в сваты завербовался. Очень красиво.

Зато вернулось выражение затравленности – как тогда, на станции, когда я ее встретил в первый раз.

– Тяжело было притворяться влюбленным?

Я говорю ей все как есть. Что люблю ее. Что искал ее везде целое лето. Что этот упырь начал меня использовать, когда мы с ней уже были вместе. Что я не мог ей признаться в этом, потому что он пригрозил сделать с ней что-то ужасное.

– Знаешь, милый, – говорит она. – Мог бы придумать и поинтереснее.

Я бегу за ней, как ошалевший пес. Я не понимаю, почему она мне не верит. Я не могу принять того, что она просто исчезнет. Я молча захожу вслед за ней в вагон метро, молча смотрю, как она садится на свободное место, раскрывает книжку. Молча стою на эскалаторе тремя ступенями ниже. Иду за ней до общаги. Вижу, как она закрывает за собой двери. Кидаюсь к дверям.

Но до дверей не добегаю, потому что мне заламывают руки за спину.

– Слушайте, а нельзя было без этой шпионской театральщины? Скрутили, в автомобиль сунули, везут куда-то, на вопросы не отвечают. Вы, наверное, в детстве любили в мафию играть, да?

Господин Бессмертных приятно улыбается.

– Лучше тебе не знать, что я любил в детстве, – говорит он. – А в мафию я люблю играть сейчас. Это меня умиротворяет. Надо было тебя еще хлороформом усыпить для пущего эффекта. В следующий раз так и сделаю.

– А что, будет следующий раз?

– Нет. Не будет. Я пошутил. Так, если я правильно понимаю, твоя красавица узнала о наших с тобой интимных секретах и жутко обиделась? Что ж, я примерно это и планировал.

– А я думал…

– Не надо думать. От этого появляются морщины. «Дориана Грея» читал? Ну неважно. Прости, деточка, но тебя нужно было остановить. Ты явно собирался наломать дров голыми руками. Скажи-ка мне лучше одну вещь: ты ее любишь?

Мне хочется разбить его довольное лицо в фарш.

– Люблю, – говорю я.

– А женился бы?

Я молча рассматриваю его.

– Ну вот мы и добрались до сути, – весело прищуривается Бессмертных. – Как девушку по парку выгуливать, так мы тут как тут, а как жениться… У вас, кстати, далеко зашло? Ребеночка не заделали?

– Урод вы, Константин Моисеевич, – говорю я. – Могли бы и сказать, что вы с ней знакомы. И что она вас ненавидит. Не знаю, во что вы играете, но меня вы здорово подставили.

– И это благодарность! – он разводит руками, качает своей холеной башкой. – Я этому барашку работу дал хорошую, квартиру вернул, его девушку, можно сказать, облагодетельствовал, а он только блеет и бодается. Как же хорошо все-таки, что я не злопамятный.

– Она меня видеть не хочет из-за вас, а вы спрашиваете, женился бы я на ней или нет. Я бы ее всю жизнь на руках носил, если бы она мне позволила.

– Ну так и женись, хороняка. Князь отпускает ее.

– Чего? Какой князь?