Юрий Тешкин - Полковник

Перед битвой Рокоссовский как командующий Центральным фронтом побывал на всех оборонительных линиях и требовал: «Копайте окопы глубже. Пока они у вас мелковаты. — И, встав к окопной стенке во весь свой рост, а Константин Константинович, если кто помнит, был роста высокого, приказывал: — Ведь меня видно из окопа, правда? Значит, ройте глубже!» Прошло совсем немного времени, и мы оценили суровый приказ командующего — эти глубокие, вырытые в полный рост окопы сохранили жизнь не одной тысяче солдат… В ночь с четвертого на пятое июля разведчики тринадцатой армии захватили вражеского сапера — Бруно Фермелло (по-видимому, итальянец), который и сообщил, что ровно в три утра начнется немецкое наступление. «Что будем делать? — обратился Рокоссовский к находящемуся в то время на КП представителю Ставки Георгию Константиновичу Жукову. — Промедление может нам дорого стоить!» — «Вы командуете фронтом, — отвечал Рокоссовскому Жуков, — вам и решать, я тоже считаю, что времени терять нельзя!»

Рокоссовский отдал приказ о проведении контрподготовки, а тем временем Жуков связался со Ставкой и доложил Верховному о принятом решении. В два часа двадцать минут ночи артиллерия тринадцатой и сорок восьмой армий открыла ураганный огонь по изготовившемуся к наступлению врагу. Артиллерийский огонь длился полчаса и нанес гитлеровцам серьезный урон. Только в половине пятого вражеские войска немного оправились и над нашими позициями появились их бомбардировщики, еще позже заговорила артиллерия, и лишь около шести часов утра пошли в бой пехота и танки… Да… копни здесь землю, — покачал головою полковник, рассматривая план Курской битвы, — копни и сразу найдешь сотни осколков, гильз… сплющенных комочков свинца — настолько силен был вражеский огонь… И всё же выстояли… Вот здесь, у Змиевки, встретился мне сапер… Толя Овчинников — совсем юный, почти мальчишка… вот вроде вас, вон тех, тех, что у окна… или вот вы — какой класс? Десятый? Ну-ну, вроде вашего возраста. Разминировал под вражеским огнем сто пятьдесят мин за один только час! Дал проход нашим танкам и артиллерии. Тут же, на поле боя, был награжден орденом Красной Звезды. Молодец!.. И пошли в этот проход, разминированный Анатолием Овчинниковым… в другие тоже, конечно, пошли… пошли наши танки, артиллерия, пехота… Уже никого остановить было конечно же нельзя. Да, нельзя… Ведь многие были из этих мест, родные деревни освобождали, хаты… а у многих уже и не было ничего — ни родных деревень, ни хат, ни близких… И уж такой солдат, он, бывало, стиснет зубы, уж такой будет биться до конца… и другой, глядя на него, и третий… через чужое горе, через боль чужую, через кровь многое понимал, потому что русский человек гуманен, милосерден — это все в мире признают, но через это же самое милосердие, через боль за свое ли, а еще сильнее за чужое горе он, русский человек, тогда страшен становится, его тогда уж не остановишь, он с голыми руками тогда на танк пойдет, а-а… да что там говорить…

Он все же чувствовал себя неважно, то и дело дымкой заволакивало взор, и зал, наполненный в основном мальчишками с пятого по десятый класс, начинал зал колыхаться. То вроде отпускало, и полковник, оторвавшись от тезисов, начинал расхаживать по сцене, вспоминал Испанию, финскую кампанию вспоминал, где очень пригодился опыт испанских сражений. Хотя финские леса, озера, снега — мало все похоже на Испанию. Однако же война — везде война.

— Хотя, как вам, вероятно, известно, финны прекрасно владеют ножами, бросают их очень точно. Был случай — броском ножа поразили в самое горло нашего шофера, а поскольку дело происходило ночью и все спали, то, после того как шофер был выведен из строя и машина остановилась, быстро вырезали и всех остальных. Пришлось и нам учиться владеть ножом. Научились. И это очень и очень пригодилось через два с половиной года, когда началась Великая Отечественная война… Вообще, если уж речь зашла о финнах, это очень выносливый, стойкий народ, хорошо подготовленный воин. И на лыжах стоят, и автоматом владеют, а у нас тогда еще автоматов и не было — ползешь, ползешь, к примеру, по снегу, чтобы «кукушку» снять, а в ствол винтовки снег попал, выстрел — и нет твоей винтовки — ствол раздут… да-а… все было…

Полковнику казалось, что все это тесно связано: Испания, финская, Отечественная… Он бы и побольше хотел рассказать, и совсем не для тех, кто сидел сейчас в зале, а словно бы пришло время рассказать. Хотелось рассказать, как спутали похожие желтоватые холмы Сьерра-Невады и три дня плутали без глотка воды… Или хорошо бы рассказать о том, как полз по финским сугробам, чтобы снять «кукушку», которая точным выстрелом в лоб убила лучшего полкового разведчика Колю Зайцева… И главное, ведь только-только наши самолеты прочесали весь лес, и вот на тебе! Ночью пришли разведчики из поиска, отдыхали в сарае, там еще, помнится, сено или солома была — мягко, тепло, выспались на славу. Выходят все вместе, и Коля со всеми, и вот хлоп! — самого лучшего разведчика. Здоровый парень, ясноглазый, добрый. И не то чтобы друг большой, а просто в груди все так и закипело, только-только ведь весь лес самолеты прочесали: «Ах ты, мать честная! — схватил винтовку, пополз. Ползет, тулуп, брюки ватные проклинает — пот градом. Финны уже тогда носили удобные легкие костюмы. Но ползет, старается винтовкой снег не зачерпнуть, подполз — видит: сидит. — Ну, сиди, сиди!» Полежал, поостыл, чтоб ровнее пульс бился, набрал воздуху и на выдохе, плавно и спустил курок — свалилась «кукушечка». И повисла, потому что они привязывались ремнями. Ну а когда ремни обрезали, чтобы оружие забрать, так и ахнули — баба! Да молодая, золотоволосая такая, даже красивая… прямо в лоб Колю Зайцева… ну и ну…