Юрий Тешкин - Полковник

Он уже подходил к забору своей дачи, оставалось завернуть за угол. Тут за углом через листву увидел он прыщеватого юношу с велосипедом. Юноша, не слезая с велосипеда, протягивал руку через штакетник, а с той стороны, из сада, по этой далеко вытянутой руке Ниночка ударяла розой. И оба смеялись. Сквозь трепещущую листву Петр Константинович разглядел лицо Ниночки, оно было пунцовым, под стать розе. Он спокойно повернул и пошел к дому с другой стороны забора. Минут на десять — пятнадцать ему дальше идти — всего-то…

— Ну и как там Лариска в школе? — спрашивал полковник, пододвигая стакан с чаем.

— Ничего, — отвечала Нина Андреевна, — вчера выступала в концерте художественной самодеятельности… стихи говорила, может, артисткой станет.

— Ну-у… молодец какая!

— Только вчера опять сильно расстроилась: кошку дохлую или убитую за сараем обнаружила… жалеет она их очень. Не знаю, что из нее в жизни выйдет… жалостливая, вся в Сашку, тот ведь тоже последнюю рубашку за товарища отдаст… о-ох…

Полковник крякнул, прищурился, ложечкою побренчал в стакане. Нина Андреевна рассказывала о том о сем, он ее почти не слышал, мрачнел все больше, чай допил и ушел. Он сходил в сарай, взял лопату, сходил и закопал очередную кошку, которую сожгли заживо развлекающиеся подростки. Круг выгоревшей земли… запах бензина, три окурка… один из них — сигарета с фильтром. Он нагнулся, показалось — на одном следы помады. За сараями вдоль глухого забора уже несколько таких кругов выгоревшей земли. Некоторые стерлись от времени, другие еще светились живой болью. Полковник так сжимал лопату, что рука занемела. Да, конечно, он старый, больной, но уж лучше этим подонкам не попадаться ему под горячую руку…

Часы над политической картой мира пробили десять раз. Полковник стоял посреди комнаты. Форточка была открыта, вода из крана не капала, стол с сегодняшней почтой ждал его. Письма от дочери он уже не ждал. Блокнот, карандаш, авторучка с золотым пером — все уже на столе. Он сходил еще раз на кухню, принес стакан с водопроводной водой и определил его на столе, подстелив бумажную салфетку, на левом дальнем углу, за пачкой «Беломора». Опускаясь в кресло, взглянул на часы — десять ноль пять — и достал первую папиросу. Постукивая мундштуком о пепельницу, катал легонько между пальцами, чувствуя, как под тонкой бумагой табак приобретает приятную округлость. Другой рукой уже привычно разворачивал «Экономическую газету», просматривал заголовки, одни выделяя сразу синим, другие красным карандашом. Прикурил, но отрываясь от чтения. И затянулся сладко с глубоким вздохом настоящего курильщика, ограниченного пятью папиросами в день.

Первый восклицательный знак красным карандашом он поставил у заголовка «Внешняя торговля СССР», взялся за страницу, чтобы, перелистнув ее, идти дальше, но не удержался, стал читать, пощипывая свободными от папиросы пальцами то гладко выбритую щеку, то кончик носа. Он то хмурился, поджимал губы и, откинувшись в кресло, сидел неподвижно, то вновь склонялся над статьей, отчеркивал абзац, другой. Он вскакивал, ходил по комнате, потирая левую руку, которая, если но помнить о ней постоянно, сразу начинает ныть и неметь. Он садился и писал в блокнот:

«К сожалению, важное значение в нашем импорте по-прежнему занимали в истекшем году машины, оборудование и транспортные средства… Но еще более печально, что по-прежнему вывозим мы в основном сырье и лес… Ну а самое тревожное, что все больше ввоз преобладает над нашим вывозом, внешний долг катастрофически растет, мы все больше скатываемся в долговую яму… Последствия такой недальновидной политики скажутся уже в ближайшие годы…»

Сегодняшнее занятие с газетами пришлось сократить, в обед у него свидание с директором технологического техникума. Военком просил лично полковника взять шефство над этим техникумом. И добрых двадцать часов из отпущенных военкомом двадцати четырех провел он в размышлениях нелегких. «И почему это так получается, — думал он, — Рая так и не пишет, да и вряд ли действительно возможна какая-то переписка между нами. А я так хочу знать все: песни, которые они поют, книги, что читают, секреты их наивные… наивные, но от этого не менее прекрасные… с кем встречается она, с кем дружит, что любит, ненавидит что… совсем ведь взрослая уже… замужем уже, наверное, а может… а может, уже и дети есть! Но что, что я-то могу! Старый, больной… homo fuge — человек, беги! Беги от всего этого, от посторонних забот, от всякого там шефства над технологическими техникумами… от всего беги, беги! Год лишний проживешь, це-лый год! Посмотри, какая роскошная жизнь! Даже из окна, просто сидеть и радоваться на нее! Посмотри, как солнце качает ветки берез… неужели тебе не жаль расставаться?!