Юрий Тешкин - Полковник

В душе была полная свобода. О Наде редко вспоминал, о дочери — еще реже. Братья не подавали вестей, и полковник был им за это благодарен. Ему казалось, он ушел от них так далеко! Старший делал успешно карьеру в науке, младший спился, затерялся где-то на великих стройках, которыми охвачена страна. В Братске? На БАМе? Ищи ветра в поле. Как, о чем с ними говорить, если встретятся, — они ж теперь все такие разные. Полковник за эти годы далеко ушел. Собственная прошлая жизнь унизительной казалась, в виде винтика, в виде части, звена, зависимости, в виде малозначительного компонента, дефиса, двоеточия в какой-то могучей формуле прошлого, которое (даже странно полковнику спустя всего семь лет) носило имя, было синонимом имени всего лишь одного человека.

Теперь полковник все подвергает свободному критическому анализу. У него и раньше была эта особенность, потребность докопаться до самых основ. Так, еще подростком, в году четырнадцатом или пятнадцатом выписал через издание «Всемирная Новь» за двадцать пять копеек книжку «Фокусник-чародей, или Тайны черной магии» с приложением чудо-карты «Спирограф» для беседы с духами, с загробным миром, а также для вызывания Люцифера. Выписал специально, чтобы самым тщательным образом все проверить на себе и самому убедиться потом уж на всю жизнь, что ни с духами, ни с загробным миром, а так же и с Люцифером нормальному человеку общаться никак не возможно.

Теперь поле, в котором можно двигаться, необозримое со всех сторон — иди куда хочешь, везде ровно, приятно. Да и то правда, коль все в мире относительно и абсолютов нет, то важен сам принцип докапывания до истин (которых, в общем-то, и нет, если строго-то), сама работа духа важна, сама импровизация, игра интеллекта. В этом поступательном движении по созданию внутреннего мира свободной личности, казалось тогда, и заключается настоящая диалектика. Тогда казалось: самое главное — забыть, что был когда-то всего лишь частицей, винтиком, лишь отраженным светом. Оторваться от рабского ощущения своей прошлой частичности, оформиться в цельность, самобытность, яркость. После чего открытие единого смысла всего и всех будет само собой разумеющимся. Страна переживала настоящий ренессанс духа. Культура всех времен и народов становилась доступной и понятной. Даже Кафка, даже Ницше… но… Уж собственная непохожесть на других радовала — в ней одной ведь доказательство, что ты незауряден. Кафка, Ницше — это уже всем известно, а читали ли вы, скажем, Новалиса? Нет?! А Бодлера?! То-то! Главное теперь непохожесть, это винтики все похожи… Немного смущали, вернее, издалека, глухо как-то, одышкой какой-то где-то на лестнице между третьим и четвертым этажом, непонятной сразу, ощущались братья. Эта похожесть мешала немного, мешало то, что думалось невзначай о них… при одышке. Мешало, как мешает порой тонкой работе задубевшая, вросшая навсегда мозоль, — отчего приходится все делать и медленнее, и внимательнее. Нет, он не думал о братьях, как-то специально никогда не думал, но иногда, и всегда в самый неподходящий момент (проснется, например, в грозу), вспоминался то Петр, то Иван, а то и оба вместе. На исходе шестого десятка в сердце все чаще стало появляться как бы незаполненное местечко, или, лучше сказать, вопросик, совсем маленький и как бы невзначай. Появление вопросика внешне, полковник это помнит точно, совпало, кажется, с изучением гегелевских триад. Или нет, по-видимому, после «Пиковой дамы» Чайковского, да-да, вроде бы после этого: «…тройка, семерка, туз…» Да, в общем-то, сейчас и неважно, а почему-то надолго привязалось, скорее всего, случайное, где-то услышанное, прочитанное, возможно: «Становление, развитие, предназначение». Становление — это был для него уже пройденный этап, давно уже ощущал он себя как личность свободную, яркую где-то, сложную, установившуюся, во всяком случае. Развитие — это тоже было понятно. Далеко, очень далеко ушел полковник без ложного бахвальства от того винтика, каким был когда-то. И в грегорианском унисонном пении разбирается, и в метафизике, и в теургии, ну а уж в остальных областях, более известных, так сказать, имеет вполне солидные знания, позволяющие вести профессиональные разговоры даже со специалистами. Но вот предназначение — бессмертный, так сказать, след, — вот с этим было не совсем все ясно. В общем-то, тут совсем было неясно. Хорошо поработал полковник в мирной жизни, неплохо повоевал, в академии преподавал — сейчас его птенцы разлетелись по всей стране, — все это так. Но вот в сердце свободное местечко… братья почему-то вспоминаются совсем некстати… Надя… Рая… Тут сосредоточиться бы надо, как раз отвлечься от всего… А тут Петр, Иван. За братьями Надя вспомнится вдруг ни с того ни с сего… дочь… какая? — подрастает, наверное… Может, это все-таки знак был, как теургия объясняет, предопределенность, что скоро все измениться должно. Но как бы там ни было, но вскорости сильнейший сердечный приступ свалил полковника, успели доставить в реанимационное отделение военного госпиталя, отходили. Ну а после этого, а было ему тогда… а-а, не так это и важно… здоровье стало быстро и верно уходить. Полковник связал тогда это с уходом в отставку (о-тстав-ка! — слово-то какое) и срочно позвонил военкому о том, что хотел бы оставшиеся года посвятить военно-патриотическому воспитанию молодежи. К этому времени надо отнести и начало знакомства с Ниной Андреевной. Но это уже все другое…