Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

— Вы преподнесли мне несколько сюрпризов, — сказал я, сев напротив него, как во время первого визита.

— Приятных, надеюсь.

— Приятных и, пожалуй, загадочных. Двойная жизнь Билла Хокинза оказалась полной неожиданностью. И полной таинственности, — добавил я.

— Ага! — Чарльз отвлекся, потому что открылась дверь, и Грэм с почтительной улыбкой направился к нам через развалины воображаемой колоннады — стопки и груды книг. — Чудесно, чудесно, Грэм. Спасибо. Приятное питье из носиков серебряных струится, пока в Китай дымящийся поток стремится. — Последнюю фразу Чарльз произнес медленно, с выражением, ироническим тоном. — Я сейчас перечитываю Поупа [126] Александр Поуп (1688–1744) — английский поэт. , — объяснил он, похлопав ладонью по очень старому с виду изданию, лежавшему на кофейном столике. — Воспринимается с большим трудом. По-моему, перед смертью следует читать только очень хорошие книжки. Когда-то я целиком выучил наизусть «Похищение локона» [127] Поэма А. Поупа. .

Словно пытаясь что-то вспомнить, он взглянул на стену, где висела рейка для картин, однако в памяти у него явно образовался очередной пробел. Грэм налил нам приятного питья и удалился.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей встрече с Рональдом Фербанком.

Чарльз посмотрел вокруг. Всё, чего он мог пожелать, было у него под рукой.

— Санди Лабуше очень забавно переиначил другую вещь Поупа — знаете, ту, что написана под влиянием Уоллера [128] Эдмунд Уоллер (1606–1687) — английский поэт. . В Сохо была мужская общественная уборная, куда он частенько захаживал. Все называли это место «Сортир Кларксона», потому что туалет находился рядом с магазином театральных костюмов «Кларксонз» на Уордор-стрит [129] Улица в Лондоне, ранее известная антикварными магазинами. . В дверях большинства мужских туалетов имелись отверстия в форме трилистника, и можно было посмотреть, не появилась ли полиция или кто собирается войти. А в «Сортире Кларксона» отверстия не было — до тех пор, пока кто-то не проделал маленький глазок. Угадайте, что сказал Санди. — Чарльз поднес свою чашку к губам, но, увидев мое глуповатое, страдальческое выражение лица, милостиво изрек: — Стал вдруг светлым ветхий Кларксонов Сортир — растрясли наш домик гомики до дыр.

Я улыбнулся во весь рот:

— Ну конечно!

— По-моему, он мог бы сказать «раздолбали домик», — добавил Чарльз.

Я отпил глоток горячего, слабого кофе и, чуть помедлив, спросил:

— А с Фербанком вы больше не встречались?

— Значит, вы об этом прочли? Более странного типа я в жизни не видел. Познакомился с ним в «Савое». Это человек другой эпохи — даже тогда он был человеком другой эпохи.

— Я недавно прочел его книжку.

— Он иногда раздражает, вы не находите?

— По правде говоря, он меня очень заинтересовал. У меня есть друг, его большой поклонник.

— У него всегда был узкий круг почитателей, — объяснил Чарльз таким тоном, словно усматривал в этом нечто дурное. — Я встречался с ним лишь однажды, незадолго до его смерти. Он очень много выпил и ни крошки не съел. Есть не хотите?

— Нет, спасибо.

— Вот и он ответил бы точно так же. Фербанк уехал за границу — он любил Африку. Все-таки что-то общее у нас было. Мы, конечно, написали друг другу — кажется, всего по одному письму. В то время я тоже, разумеется, был в другой стране. О его смерти я узнал несколько лет спустя, от Джеральда Бернерса [130] Джеральд Бернерс (1882–1950) — английский композитор, писатель, художник и дипломат. . Насколько я помню, он был рядом с Фербанком до самого конца.

— А у вас не сохранилось его письмо? — спросил я, тут же отбросив мысль о такой возможности и приготовившись к разочарованию.

— Всё может быть, — сказал Чарльз.

Мне не хотелось ему докучать. Он явно не придавал особого значения предмету нашего разговора. Я представил себе, в какое волнение придет Джеймс, узнав о письме: однажды на аукционе он выложил не одну сотню фунтов за несколько открыток от Фербанка, не содержавших почти ничего интересного.

— Если подойдете к шкафу, — сказал Чарльз, — то найдете одну из его книг.

Он продолжал говорить до тех пор, пока я, пробежав глазами полки и увидев книжку, не открыл высокую дверцу с ее дребезжащим старым стеклом. Это был «Растоптанный цветок» в еще хрустящей, чуть потрепанной серой суперобложке с изображением монахини. В руке книжка производила впечатление восхитительно легкой, холодной на ощупь драгоценной вещицы. Благоговейно, почти боязливо посмотрев на фронтиспис — графический портрет автора, оберегаемый посредством той волнующей воображение папиросной бумаги, которой были полностью закрыты фотоснимки, сделанные Рональдом Стейнзом, — я обнаружил, что книжка сама раскрывается посередине, там, где глубоко между страницами втиснут небольшой кремовый конверт. Я осторожно вынул его. На нем был написанный крупным круглым почерком, фиолетовыми чернилами, адрес Чарльза в Хартуме [131] Большой город в Судане. , а в левом верхнем углу, под надписью «Гранд-Отель, Хелуан» [132] Город в Египте. , имелась живописная эмблема гостиницы: несколько пальм и экскурсионная яхта, плывущая мимо. На почтовом штемпеле — вразрез с принятой орфографией — значилось «Хельван-ле-Бэ» и стояла смазанная дата, относившаяся к 1926 году.