Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

Несколько раз я подобным образом становился жертвой собственной безумной похоти и нелепой сентиментальности. Я взял себе за правило каждый день ходить в бассейн, и там, болтая с приятелями, плавая, глядя на других мужчин, мог более беспристрастно судить о том, насколько эти сцены подрывают мой авторитет. Я был на восемь лет старше Артура, и наш роман начался с моего безоглядного увлечения всей прелестью его молодости и принадлежности к черной расе. И вот всё это вылилось в безрадостное занятие, в совокупление, при котором мы выжимали друг из друга все соки, а роль покровителя, исполняемая мною, теряла смысл из-за болезненной эмоциональности покровительства. Я видел, как Артур постепенно становится моим рабом, игрушкой в моих руках, и это почти неосознанное унижение огорчало меня и в то же время возбуждало.

В «Корри» у меня в те дни наступали своего рода периоды просветления, чему способствовал элементарный распорядок, полностью отсутствовавший дома. Обычно я задерживался там допоздна или шел оттуда в бар — не ради секса, а ради общения с незнакомыми людьми, ради болтовни о музыке и спорте. Когда я подходил к дому и ощупью искал ключи, у меня даже не возникало желания вновь окунаться в свою частную жизнь с ее нестерилизованной страстью, которая, казалось, одновременно обостряла и притупляла чувства. И все же, зайдя в ванную повесить мокрое полотенце и плавки, я порой чувствовал неожиданное волнение при виде немногочисленных Артуровых вещей, а пощупав его грязные вельветовые штаны, жесткие в высохших местах, скомканные вместе с моей шелковой рубашкой на полу сушильного шкафа, вздыхал и морщился от жалости, как от боли, — хотя наутро думал: лучше бы уж век их не видеть и коротать время в одиночестве. Наверно, их следовало бы сжечь: никчемные мятые брюки и забрызганная кровью розовая рубашка представляли собой нечто вроде улик. Мы были совсем неопытными преступниками.

Кроме того, в «Корри» легче было рассмотреть вопрос, который мы почти никогда друг другу не задавали и который так и оставался без ответа: что делать дальше? Наше положение было невыносимым и казалось безвыходным. Я добивался от Артура рассказа о том, что случилось и по какой причине, но всякий раз, как мы начинали этот разговор, парень странным образом утрачивал способность ясно мыслить, и казалось, будто факты никак не вяжутся друг с другом. Я установил следующее: брат, как и Артур, был безработным, а его девушка забеременела от него; отец узнал, что Артур голубой, и в семье начались раздоры; у брата, Гарольда, был приятель, который торговал наркотиками и уже не раз сидел в тюрьме, и он втянул Гарольда в свои темные делишки; этот приятель украл у Артура все сбережения, хранившиеся в его матрасе, в той комнате, где братьям все еще приходилось жить вдвоем; он стал отрицать это, и началась драка; они дрались до последнего, а Гарольд, еще не решив, на чью сторону встать, достал нож, Артур был ранен, но отобрал у брата оружие и внезапно, в один непредвиденный и безвозвратный миг, полоснул приятелю по горлу — всё это в дождливый день, под вечер, в Ист-Энде, в полуразвалившемся доме, пострадавшем от бомбежки во время войны, но до сих пор не рухнувшем. Эту последнюю подробность, будто бы придававшую правдоподобие бессвязному в других отношениях рассказу, Артур узнал, когда учился в школе. Однако все прочие подробности, которые он излагал то с угрюмым видом, то с выражением отчаяния на лице, — потрясающий перечень злоключений, — менялись день ото дня. Я чувствовал, что уже заставил Артура исчерпать весь свой запас красноречия, и, хотя и старался уберечь его от беды, все же казался ему излишне, угрожающе любопытным человеком, способным развеять все его убеждения и предрассудки — тайную основу его жизни, никогда еще не выставлявшуюся напоказ.

Не сомневался я только в одном: он убил того парня, Тони. Однако смириться с этим — значило признать, что я понятия не имею, как реагирует на убийство реальный мир. Ни одного сообщения в газетах? Ни слова по радио? О таких вещах Артур знал по опыту: Тони был преступником, находился в розыске, терпел жестокое обращение со стороны полиции и презрительное отношение старших. Кроме того, в центральных газетах, судя по всему, нечасто появлялись заметки о жестоком обращении с чернокожими, а радиостанции, возможно, замалчивали трагедии того мира, выходцем из которого был Артур. Этот заговор молчания тоже усугублял его страх. Из-за отсутствия сообщений перспектива стала представляться ему такой же неясной, какой для меня оставалась подоплека происшедшего. Разыскивает ли Артура полиция? Как отреагировали его родители? Будут ли они, даже отделавшись от него, молча препятствовать отправлению правосудия? А может, они — по крайней мере Гарольд — будут разыскивать его самостоятельно, чтобы покарать по-своему?