Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

Я чуть не фыркнул от смеха.

— Я тебя выебу — прямо сейчас, если это тебе так необходимо. — И я медленно провел рукой по его спине и заднице, пухлой, как у школьника. Джеймс смущенно улыбнулся.

— По-моему, так поступать нельзя, — сказал он.

Разумеется, он был прав. Чуть отстранившись, я посмотрел ему прямо в глаза.

— Прошлая ночь, — напомнил я ему.

— Ах да, прошлая ночь. Я возвращался домой на машине, не в силах отделаться от всех этих мрачных мыслей. Как раз перед этим был очередной вызов, просто ужасный… я констатировал смерть… самоубийство… по меньшей мере трехнедельной давности… запертая комната… в такую-то погоду. Можешь себе представить — нет, вряд ли можешь. В комнату просто невозможно было войти… Я ехал вдоль Парка, часов в девять — вечер, как ты помнишь, был очень пасмурный и тихий. По радио передавали «Сотворение мира» [174] Оратория Франца Йозефа Гайдна (1798 г.). — ну, ты знаешь, повтор прошлогодней трансляции из Зальцбурга, с Караяном и великолепным Хосе ванн Дамом [175] Бельгийский оперный певец. . И вдруг, под эту несказанно величественную музыку, прозвучали слова «Seid fruchtbar, alle»… идите, плодитесь и размножайтесь, заполняйте небеса и моря — как там дальше? Мне показалось, что я никогда еще не слышал ничего более прекрасного и проникновенного… у меня началась истерика… Пришлось подъехать к тротуару, остановиться и включить аварийку. Я сидел и плакал, плакал до тех пор, пока не зазвучала веселая мелодия, к счастью, столь характерная для Гайдна.

— Хорошее место.

— Просто бесподобное. Мы слушали его раньше? У меня было такое чувство, будто я знаю его, но тысячу лет не слышал. Короче, здесь, дома, я задумался о том, что всё это значит. И понял: это значит, что мы должны как можно больше творить… Пусть даже у нас никогда не будет детей — все равно, как я, в общем-то, всегда и считал, нужно целиком отдаваться любому делу. Любое дело требует от нас творческого подхода.

— Безусловно.

— И я решил, что должен снять мужика.

Я был рад, что он еще не потерял чувства юмора.

— Конечно, меня все еще могли вызвать к больному. И тем не менее я переоделся в нечто более сексуальное, чуть-чуть подвел глаза и превратился в довольно-таки миловидного малого — лысоватого, но явно чертовски привлекательного. На мне была та старая рубашка с карманами на пуговицах, в один из которых я положил пейджер — надеясь, что его примут за пачку сигарет. Я поехал в «Волонтер». Зная, что мне ни в коем случае нельзя напиваться, я все же с полчасика потягивал крепкий коктейль, а допив, принялся довольно непринужденно болтать с одним малым — хоть и шотландцем, но славным: черные волосы, джинсы, спортивная фуфайка, лицо помятое, под глазами мешки, человек явно ранимый, но вид угрожающий. Тебе знакомы люди такого типа. Может, ты даже с ним переспал.

— Ах, этот… — подыграл я ему.

— Я угостил его выпивкой, мы заговорили о музыке: он сказал, что играет на скрипке. Я спросил, слышал ли он «Сотворение мира». Не приходится и говорить, что не слышал. Я уже размышлял о том, стоит ли принимать угощение, если он предложит мне стаканчик, как вдруг подошел другой шотландец, похлопал его по спине, и они ушли.

— Надеюсь, это не выбило тебя из колеи.

— Разве что несколько поколебало решимость. Но я знал, что нужно делать, а вернее сказать, чего делать не нужно. Еще минуту я слонялся по залу, но потом, как нередко бывает в этом заведении, в смятении осознал, что из всех посетителей я самый что ни на есть привлекательный, а ведь мне хотелось повстречать какого-нибудь героя, неотразимого обольстителя. Я решил уйти и перебраться, быть может, в бар «Колхерн», чтобы не оказаться слишком далеко, если запищит пейджер. И тут я увидел, как из туалета выходит один малый — худой, загорелый, весь заджинсованный и к тому же, что, конечно, сразу привлекло мое внимание, с большой изогнутой елдой, вроде как шевелящейся под штанами. Он эдак зазывно прошелся по бару, посмотрел на меня, тут же отвернулся и вышел на улицу. Я узнал его — это был тот тип, который однажды так возбудил меня в «Корри» и вызвал такую неприязнь у тебя, — тощий, но довольно мускулистый и почему-то невероятно сексапильный.

Странное представление о приличиях все время мешало мне рассказать Джеймсу, как тогда днем я поимел этого гомика Колина. Я даже сделал вид, что не узнал его, когда, пару недель спустя, встретил их с Джеймсом в клубе.

— Кажется, я знаю этого типа, — сказал я.