Владимир Рецептер - Смерть Сенеки, или Пушкинский центр [журнальный вариант]

— Врёт!.. Чухна мне позже признался, что был неправ...

— Он не хочет с тобой ссориться, вот что!.. С тобой никто не хочет ссориться!— Это уступка общественному мнению, — кипел Эма. — Раньше у Стасика этого не было, он поддаётся пошлости и изменяет профессии!..

— Эмка, перестань! — я повысил голос. — У тебя не так много друзей! Бродского нет, двоих названных тоже!.. Жизнь глубже ремесла, а смерть серьезней славы!..

— Да, — ниже тоном сказал Эма. — Но это больное, больное... Как же мир не понимает, где настоящее, а где суррогат?

— Мир вообще обходится без поэзии, — сказал я, а потом прочёл что-то своё...

Однажды я привёл его на встречу со своим «пушкинским» курсом, и через час мои «дети» были влюблены в него навсегда. Как научить молодых актёров предельной искренности, полной вере в свою правоту, ответственности за слово, верности собственным заблуждениям, бескомпромиссности, которой, кажется, уже не осталось в этом мире?.. Познакомив с Коржавиным...

«Ни к чему, ни к чему, ни к чему полуночные бденья, — читал он, — / И мечты, что проснёшься в каком-нибудь веке другом. / Время? Время дано. Это не подлежит обсужденью. / Подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нём...» И о Пушкине у Коржавина получилось. «Он пил вино и видел свет далёкий, / В глазах туман, а даль ясна... ясна... / Легко-легко... Та пушкинская лёгкость, / В которой тя-жесть преодолена...» Так читал сам Коржавин, а за ним и я.

Между нами улёгся океан, век сменился на век, подступили новые тяготы, и время, давя на плечи, подсказало мне перенести ударение: «Легко-легко... Та пушкинская лёгкость, в которой тяжесть пре-о-до-ле-на...»

— Здравствуйте!..

— Привет, Эмочка! Почему во множественном числе? Я — в трубке, а Ирка на кухне...

— Чтоб роскошней было!..

— Хороший ответ!.. Где ходишь, у кого бываешь?..

— Был у Каряки (Ю. Карякина. — В.Р.), но он не может говорить...

— Господи!.. Я не знал, что так...

— Сегодня пойду на кладбище к Чухраю, а завтра — в ЦДЛ, в ресторан...

— Это — светская жизнь, от кладбища до ресторана...

— Соответствует моему молодому возрасту... Что же ты, пайщик, всё-таки не приехал в Москву?!

— Вертолёт сломался и бензин кончился... А ты почему не залетел в Питер?

— В Америке мне летать некуда, а в России я бы летал...

— Мне доложили, что у тебя был прекрасный вечер в ЦДЛ...

— Да, Малый зал был переполнен. Те, кто меня знает, пришли… Понимаешь, в чём дело, у меня много времени пропадает зря из-за старости... Я — старый хрен! «Чуть воспаришь — запор, колит, катар... / Душой я молод, а желудком — стар...» — Я хохотнул, а он сказал главное: — Там, в Америке, у меня своей жизни нет...

— До тебя дошли стихи, посвящённые тебе и Стасику?..

— Да, хорошие, — великодушно признал он.

— Понимаешь, в чём дело, — сказал я, пользуясь его излюбленным началом. — Ты у меня не снаружи, а внутри...

— Да, — сказал Коржавин. — Это географически трудно, а исторически взаимно... Каждый день — Божий подарок…

— Храни тебя Господь, — сказал я.

— И тебя, — сказал он, — и твоих ребят, и Иру…

— Я ищу Рецептера, — сказал он, выйдя из машины.

— Кто вы? — спросила Ольга.

— Каскадёр Верёвкин, с «Ленфильма», учить вожденью…

В принципе, такое предполагалось, но здесь и сейчас стало полной внезапностью. Выходной не обещал ни приключений, ни погоды. Ольгину дачу в Васкелово без адреса отыскать было непросто, но Верёвкин оказался мастаком и времени на сборы не дал.

— Садитесь, поехали, — сказал он, пожав руки мне и Саше.

Ира пошла в машину со мной, а Саша с Олей помахали нам вслед.

С тех пор, как Ольга Заботкина вышла замуж за Александра Иванова, а мы с Ириной стали свидетелями на свадьбе, встречи в Васкелово вошли в обычай. Через дорогу от дачи стоял пивной ларёк, и мы на пару с Ивановым успешно уклонялись до него и обратно…

Ольга Заботкина всю жизнь была звездой — балет Кировского театра, кино «Два капитана»; а звёздный час пародиста и телеведущего передачи «Вокруг смеха» Александра Иванова приближался.

Когда в загсе я повёл вперёд Ольгу, а Ира с Сашей шли за нами, какая-то дама из публики воскликнула:

— Заботкина идёт за Рецептера!

Кто знает, может быть, такое могло случиться, если бы летом 1975 года из днепровской волны меня не окликнула Ирина…

В Васкелово гостевой домик стоял напротив хозяйского и был оборудован под кабинет с лежанкой для Саши, которую он легко уступал гостям. Вставать по утрам нужно было совсем бесшумно, потому что у Оли был на редкость хрупкий сон, и её будил любой, даже отдалённый шорох…