Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

— Уснул?.. — вдруг услышал он шепот хозяина в соседней комнате.

— Когда ты наконец угомонишься? — раздраженно ответила ему жена тоже шепотом.

Пантелимон оцепенел от ужаса. Его так и подмывало вскочить с постели и убежать раздетым, с одной только сумкой в руке, но он почувствовал, что силы его покидают, и им овладело ощущение какой-то пустоты; сердце стучало молотком, и удары его отдавались в висках. Несколько мгновений он оставался недвижим, словно мертвец, потом пришел в себя. Мысль его лихорадочно работала. «Они» в той комнате. Здесь, у самого изголовья, окно. Надо одеться, выпрыгнуть в окно и бежать. Куда? Ведь хозяин мигом его догонит. Ведь это великан. Куда до него Пантелимону! Его только одежда делает солидным, а шапка — высоким.

Пантелимона одолевали самые противоречивые мысли. Одни внушены страхом, рисуют жестокие и кровавые картины. Другие отважно возражают им. Быть не может! Никогда они этого не сделают! Ведь это люди. Есть у них душа. Вчера они смеялись, угощали его, упрашивали остаться переночевать. Разве будут так обращаться с человеком, против которого затеяли злое дело? Уж наверняка приметил бы он что-нибудь, хоть какое-нибудь перемигивание. А то оставили у себя его ночевать, потчевали, угощали водкой, уложили в чистой горнице.

Но в том-то и дело, что слишком уж они старались его задержать, — возражали другие мысли. Почему они так старались? Почему так усердно его угощали? Хозяин все подливал и смеялся. И то и дело уговаривал выпить еще рюмочку. А он, Пантелимон, никогда не принимавший ни от кого и рюмки спиртного, пивший вино или водку только дома, — вчера тянул жгучую как огонь водку рюмку за рюмкой, словно бог весть какое добро. Зачем он соглашался? Зачем пил?

«Потому что ты был утомлен дорогой, продрог и обрадовался, когда нашел убежище», — тут же возражал он сам себе.

Пантелимон снова почувствовал полное бессилие, как накануне вечером, когда он метался в поисках убежища; ему хотелось глубоко вздохнуть, но он не решался, боясь вспугнуть тишину.

«Почему же они теперь замолчали?» — мелькнуло у него в голове, и он почувствовал страх.

— Верно, он уже уснул, — как бы в ответ на его мысль снова донесся до него шепот хозяина за стеной. — Пойду.

— Подожди еще, едва минула полночь, — удерживает его хозяйка.

Молчание. Глубокая тишина, как на дне пропасти. И снова из-за стены доносится тихий, наводящий ужас шепот:

— Думаешь, попаду в него в темноте? Надо бы тебе посветить лампой.

— Подожди, пока хоть малость рассветет, а то опять извозишь в крови одежду, а мне стирать некогда…

И разговор в соседней комнате переходит в едва уловимый шепот, так что слов уже нельзя разобрать.

Пантелимон больше не колеблется. Он перебрасывает через плечо ремешок сумки. Потихоньку приподнимается в постели. Прислушивается. Ветер с дикой силой стучит о бревенчатые стены избы, словно пригоршни песка, швыряет в окна мерзлый снег. Стекла дребезжат под ударами льдинок. Дрожащая под окном собака жалобно скулит. Пантелимон в отчаянии осматривается вокруг, но ничего не видит, словно он ослеп. Непроглядный мрак окружает его со всех сторон. Слышно, как скрипит и стонет журавль у колодца, — вот-вот переломится.

Посидев так в кромешной тьме, Пантелимон снова почувствовал страшную слабость и обессиленно опустился на кровать.

«Как они хотят это сделать? — спрашивает он себя, думая теперь о себе, словно о ком-то постороннем. — Ножом? Или топором?» И он уже видит себя мертвым посреди дороги, в груди торчит нож, шея посинела, язык вывалился изо рта, страшный и разбухший, как у повешенного. Рядом большой окровавленный блестящий топор. У головы огромная липкая лужа. А на груди — пустая кожаная сумка.

Ему хочется плакать от жалости, нет, не к себе, а к тому, другому, к трупу, который так похож на него и который он отчетливо видит в ночной темноте. Ремешок от кожаной сумки жжет ему плечо; надо бы его снять, но он не может. А ветер мечется за окном как сумасшедший, собака скулит из последних сил, и журавль у колодца гнется со стоном и скрежетом.

А рядом кто-то притаился, шевелится, ждет, подстерегает его, Пантелимона Матаке… ожидает его возвращения из села. Да ведь это начальник заготовительной базы. Он его хвалит: «Браво, товарищ Пантелимон. В этом месяце вы получите премию. Вы заготовили больше всех. Вы достойный человек, Пантелимон Матаке. Ну разве не приятно доставлять людям радость? Не то, что раньше, когда вы, Пантелимон Матаке, были судебным исполнителем и разносили людям повестки в суд и уведомления об описи имущества, добавляя им горя в их и без того горькой жизни…»