Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Через некоторое время он завел и себе что-то вроде такой же сумки, только покрупнее, с длинным ремешком. Он носил ее через плечо под пиджаком. Теперь он был доволен, хотя и приходилось разыгрывать целую комедию. Он клал небольшую сумму денег в портфель, который всегда носил с собой, а когда ему приходилось с кем-нибудь расплачиваться, проделывал это так, чтобы и продавец и окружающие видели, что в портфеле почти ничего не осталось. Люди, тоже собиравшиеся продать корову или свинью, испуганно спрашивали, сможет ли он купить и их скотину. Матаке, едва сдерживавший улыбку, успокаивал их, говоря, что сходит в кооператив занять денег. Затем, отойдя в сторону, чтобы его никто не видел, он перекладывал несколько еще тепленьких банкнот из-под пиджака в пустой портфель.

Со временем он придумал еще одну хитрость. Он перестал ходить ночевать к себе в город. Таким образом он экономил время, обувь и силы. Оставался в селе и ночевал у кого-нибудь из крестьян, но каждый раз у другого. Никогда никому не говорил, где собирается провести ночь. Он советовался только с председателем Совета Гаврилом Ницэ или с секретарем парторганизации Стратулатом. Их он не опасался и всецело им доверял. Он доверял и другим, но не в такой мере.

«Береженого бог бережет, — ответил он однажды жене, когда та стала бранить его за эти уловки. — Ты не знаешь крестьянина. Когда я служил судебным исполнителем, то узнал, на что он способен. Бывало, придешь к нему с повесткой, а он встречает тебя вилами. Как будто я виноват, что у него нет денег на адвоката и процесс выиграл богатей! Он видел перед собой одного меня и считал, что это я принес ему несчастье. На меня бросался… Э! Сколько судебных процессов я перевидел за свою жизнь!.. Сколько людей ограбленных, убитых, искалеченных… и все из-за денег».

Жена пыталась ему доказать, что теперь не то, что было раньше. Тогда он приносил людям только недобрые вести: о проигранном судебном процессе, о земле, отнятой кулаками, о долгах, десятки раз уплаченных и вновь возникавших. Теперь совсем другое дело. Теперь он помогает крестьянам, спасает их от обманщиков-спекулянтов и честно им платит за купленный у них скот, и за это они должны его ценить, а не ненавидеть, как ненавидели сборщика налогов Стояна.

Когда жена упоминала про Стояна, Пантелимону становилось не по себе. Перед ним вставало давно пережитое. Посреди дороги, в луже застывшей крови, лежит сборщик налогов, на груди у него кожаная сумка, а он, Пантелимон, обезумев от страха, бежит полем подальше от этого места. Когда заходила об этом речь, Пантелимон выходил из себя, начинал кричать и даже не хотел слушать, что ему говорит жена.

Они не могли понять друг друга. Она, как утверждал Пантелимон, сидела дома, находилась вне опасности, а он вечно странствовал по селам, знакомым и незнакомым. Чаще всего ему приходилось ночевать в Бэйень, или в Богате, либо в Лунке, но нередко просто там, где его застигала ночь.

«Ну и погодка! Ну и погодка! — бормотал Пантелимон Матаке, прислушиваясь к непрерывному завыванию ветра. — Темно, хоть глаз выколи!» Он изо всех сил старался хоть что-нибудь разглядеть сквозь окружающий его мрак, но ничего не было видно.

«А сами говорили, что спят при свете! — мелькнула мысль. — Почему же они тогда погасили лампу?»

Множество мыслей нахлынуло на него, подобно яростным волнам вздувшейся в непогоду реки.

«Даже спросили меня, не оставить ли мне лампу. Я отказался, и они забрали ее к себе. Зачем же они ее теперь погасили? Зачем они ее погасили?» Он без конца повторял этот вопрос, и в голове у него прозвучал ответ, который был уже давно ему известен, еще с того мгновения, когда он проснулся, или даже раньше.

Матаке задрожал от страха. Со двора доносился вой ветра, поскрипывание журавля и слабое повизгивание собаки.

«Поэтому они и оставили меня здесь», — снова подумал он, чувствуя, как к горлу подкатывается комок. И все случившееся накануне и ранее казавшееся непонятным предстало перед ним как отвратительная и страшная действительность: очевидно, какой-то злой дух ослепил его, затуманил рассудок и привел в дом этих неизвестных людей.

Вчера он говорил со Стратулатом. Сказал ему, что идет в Лунку, а вечером вернется в Бэйень. Спросил, у кого бы он мог заночевать, и Стратулат посоветовал ему остановиться у своего двоюродного брата. «Это человек порядочный и очень гостеприимный. А главное, честный человек, на которого можно положиться», — добавил он с едва заметной улыбкой; он всегда улыбался, когда советовал остановиться у кого-нибудь. Пантелимон делал вид, что не замечает улыбки. Да и спрашивал-то он главным образом для того, чтобы секретарь парторганизации знал, где он, Пантелимон, заночует. А как только он приходил в намеченный дом, то спешил сообщить хозяевам, что сам товарищ Стратулат или председатель сельсовета прислали его, а утром зайдут за ним, чтобы вместе идти на совещание.