Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

— У меня уже два дня маковой росинки во рту не было. Мы-то уж как-нибудь! Детей жалко! — добавляет женщина.

Мать встает, исхудавшая, желтая. Она берет торбу. Наполняет ее кукурузной мукой.

— Подай мне фартук, Марица, я тебе малость мучицы отсыплю, испеки калачиков да помяни покойников.

Отец смотрит на мать. Он бы выбранил ее, да душа не позволяет.

— Мы тебе этого не забудем, дядя Тудор. В жизни не забудем, тетя Мария…

— Да ну, ладно. Только как вы до лета дотянете? Что с нами со всеми будет?..

— Взять бы дубину да хватить по башке кого следует! — говорит Думитру Пэликэ. — Так дальше жить нельзя… Работаешь, покуда с ног не свалишься, а на жизнь не хватает.

— Придет час, мы с ними расквитаемся, но коли не сделаем этого с толком, потом нам еще горше будет. Размозжить несколько голов — это еще не все…

— Хоть бы душу отвести, дядя Тудор, невтерпеж мне, мочи моей нет! А там будь что будет…

Сельская беднота жестоко страдает от голода. Люди говорят вслух: «Душу бы отвести, хоть бы душу отвести…»

Родные из Виорики встают и уходят. Отец провожает их до калитки. Они идут мимо собак, растянувшихся во дворе. Собаки поднимают морды. Не лают на них. У них нет сил лаять.

Ночь. Долгая зимняя ночь. Дампа на стене слабо освещает комнату. Никто не смыкает глаз. Мы, ребята, молчим. Родители изредка перекидываются словами. У нас еще гость. Он принес отцу трубку с табаком, — это его брат, мой дядя Войку, муж Бызэрки, наш сосед. Табак чуть отдает табаком, больше — сеном… Отец говорит о моем двоюродном брате Думитру Пэликэ.

— Пэликэ мог бы сейчас продать землю, если бы она у него была. У кого из бедняков есть клочок земли, тот отдает его задаром, только бы с голоду не помереть. Голод не тетка. Желудок терпит-терпит, но, коли его не обманешь, не подбросишь ему хоть малость, наверняка ноги протянешь.

— Засуха, лютая зима…

— Ну, брат, будто ты не знаешь. И раньше бывала засуха, а все-таки люди кое-как концы с концами сводили. Мироеды не отбирали тогда всю землю, как нынче. А потом они разрослись, как лишай, ни один клочок земли от них не ускользнул. И чем больше у них земли, тем они подлей, жадней и ненасытнее. Посмотри-ка на этого из Бэнясы, на Герасия. Он уже одной ногой в могиле: шаг-два — и в яму. Его баба тоже старуха. Кого ради оба они так жадничают? Детей у них — одна дочь. Они выдали ее замуж за полоумного сына Дрэкули, который потом префектом стал. А у него денег куры не клюют. Много детей иметь они не захотели, покой свой берегут. Оно, конечно, есть дети — есть горе. Глядишь, один помер, другой заболел… Но и радости от детей много. Ты видишь, как они растут, чуть глаза откроют, как ползают, потом на ножки подымаются, потом уже ходят как люди на двух ногах, видишь, как вырастают сперва тебе до колен, потом выше колен; сначала лепечут, потом слова выговаривают и все понимать начинают. Не успеешь оглянуться, а они уж взрослые мужики… Когда у человека детей нет, для чего ему жить? Он как сухое дерево, срубишь его под корень и на хворост выбросишь…

— Оно, конечно, многие до денег охочи, но жаднее бояр никого не сыщешь, — высказывает свое мнение дядя Войку.

— Да и наши сельские богатеи почитай не лучше. Нынешней зимой они набросились на нас, на бедноту, как коршуны на падаль. Землю у нас забрали задаром. Рады кулаки нашей беде, обобрали нас до нитки. Нажились на нашем голоде. Нашим горем сундуки набили. Ты идешь на поденную работу к богачу, а он тебе и поесть досыта не даст. А уж выжмет-то из тебя все соки, покуда работаешь от зари до зари. Он все норовит тебя задержать. Только и слышишь: «Ну, ну, поживей. Вот еще последний кусочек докоси… Стыдно оставлять». Он себе разгуливает, руки за спину, знай понукает, а ты поторапливайся…

Комната наполнилась табачным дымом. Две трубки попыхивают. В избе тихо, полно дыма. Братья и сестры улеглись. Я тру глаза руками, верчусь на лавке.

— Что с тобой, Дарий?

— Мне глаза режет, отец…

— Ложись.

— Неохота мне спать…

Мать чинит рубаху. Рубаха такая рваная, что она не знает, с чего и начинать.

— Когда к нам пришли Пэликэ, меня на них зло взяло. Я так и думал, что нужда их заставила пробираться к нам через сугробы. Нелегко отдавать последнее. Ведь мы продали землю, чтобы прокормить ребят в этом году, а землю нельзя продавать. Скорее скотину купишь, чем землю!.. Но кто купит скотину? Потом я подумал про себя: что в лоб, что по лбу, все одно голодать придется…

Я вспомнил, что два года назад, ровно через три дня после того, как жена Пэликэ родила пятого ребенка, Думитру насильно отправили на жатву в Секару, в имение полковника Пиенару. Пэликэ взял с собой и жену, иначе они не управились бы. Их ребенок надрывался от плача, лежа в траве. Мухи облепили ему ротик. Надсмотрщики с хлыстом в руке следили за жнецами. Управляющий Филипп Писику в соломенной шляпе с широкими полями, защищавшими от солнца, проехал мимо верхом на лошади…