Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Но наша хитрость оказалась напрасной. С радостным изумлением на лице Маноил Лепэдату слушал, как его друг, слог за слогом, растягивая гласные, спотыкаясь на незнакомых словах, но все же не срываясь, прочитал до конца коротенький рассказ о курице, высидевшей утенка. А когда его друг дочитал, он воскликнул с радостной улыбкой ребенка, наконец получившего долгожданную игрушку:

— Ай да Ион! Молодец! Здорово у тебя получается! И рад же я за тебя!..

И, еще раз отклонив все наши попытки убедить его, что и он в состоянии научиться читать, добавил с приветливой улыбкой:

— И здорово же ты соображаешь, Ион!

Я уже начал отчаиваться, но тут мне пришла в голову новая хитрость. Я написал длинную корреспонденцию в местную газету, рассказав об этом случае. К нам приехал работник газеты, который терпеливо и тщательно проверил все, что я написал. В результате этого посещения появился очерк, где он очень тепло отзывался об этом человеке, подлинном мастере своего дела.

Маноил Лепэдату внимательно прослушал очерк, безучастно взглянул на свой портрет, помещенный в газете, и сказал:

— Писать-то он умеет. Но стоило ли об этом писать! Подумаешь, великое чудо — выращивать добрых коней!..

На некоторое время я оставил его в покое, но, когда он, как всегда застенчиво, заходил в класс, я смотрел на него в упор, притворяясь сердитым. Он отвечал мне кротким, как бы извиняющимся взглядом и опять садился на свое место на последней скамье.

Один из моих друзей, работавший учителем в соседнем селе, посоветовал мне в порядке опыта заниматься с ним отдельно.

— Может быть, он стесняется других. Такие случаи уже бывали…

Тогда я пригласил его к себе домой. Карандаша он и тронуть не захотел, так что мне ничего другого не оставалось делать, как читать ему вслух.

Сначала я прочитал ему народные песни, собранные Александри [22] Василе Александри (1821—1890) — один из крупнейших поэтов Румынии. . Они ему понравились. Некоторые из них он попросил меня прочитать вновь. Отдельные строфы он повторял шепотом, очарованный их звучанием. Он спросил, не знаю ли я их мелодии. Я не знал.

— Жаль! — вздохнул он и задумался.

Так мы встречались с ним почти каждый вечер. Эти встречи стали привычными. Заметно было, что они доставляют ему какое-то особое удовольствие. Он радовался, знакомясь с новым, неизвестным ему до сих пор и в то же время чудесным миром книг. Но по-прежнему он оставался во власти какой-то легкой печали, выражавшейся лишь в грустной улыбке, во взгляде, каким он прощался со мной.

Как-то вечером я прочитал ему «Миорицу» [23] Название народной баллады, записанной и обработанной В. Александри. . Увлеченный музыкой стихов, я не обращал внимания на Маноила. Закончив чтение, я поднял глаза и увидел, что он, ничуть не стыдясь, вытирает струящиеся по щекам слезы. Тихим шепотом он повторял:

— Ты, овечка серая, серая, белая, что ты все блеешь?.. — Гм! Вещая овечка!

И попросил меня еще раз прочитать эти стихи. Тихим, густым шепотом повторял он их за мной до самого конца баллады. Время от времени его шепот прерывался глубоким всхлипыванием. Когда я умолк, он уже успокоился и прошептал, как бы извиняясь за свою слабость:

— Я в молодости тоже чабанил. И любы были мне овечки…

На следующий вечер он спросил меня, нет ли у меня чего-нибудь о лошадях. Я прочитал ему сборник «Военные кони» Тихонова. Рассказы ему очень понравились. Смеясь, он сказал:

— Верно! Правильно он о конях рассказывает! Они в самом деле такие! У каждого коня свой норов. Как и у людей. Разница лишь в том, что они кони. А песен о лошадях нет у вас?

Я порылся в своих книгах и сразу же в одном из сборников нашел старую гайдуцкую песню, в которой добрый молодец мечтает о том, «чтобы ждал его под вечер оседланный гнедко».

Услышав об «оседланном гнедке», Маноил по-детски обрадовался и даже засмеялся от удовольствия.

Он спросил:

— Там так и написано: «оседланный гнедко»?

— Конечно так! — И я показал ему пальцем эту строчку в книге.

Он долго, чему-то улыбаясь, вглядывался в книгу. Затем, взяв ее в руки, неловко и осторожно повернул ее, будто в руках у него было что-то очень хрупкое, и с явным сожалением вернул мне.

— И, говорите, там написано «оседланный гнедко»? Ну и дела!

Я не очень был уверен в том, что действую правильно, но просто не знал, что мне еще делать. У меня появилась надежда, что, пробудив в нем интерес к стихам и сказкам, мне легче будет перейти к азбуке.