Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Этого человека я никак не мог понять.

Вместе с директором госхоза и его заместителем по политчасти целыми вечерами мы убеждали его в необходимости научиться грамоте. А он только пожимал плечами и отвечал всегда одними и теми же словами, как бы повторяя заученный когда-то урок:

— Не под силу мне! Я уж стар и туп!

Какие бы мы ни приводили доводы, всем известные примеры, — нам не удавалось поколебать его упорства:

— Не под силу мне!

— Подумайте только, Георгиеш был таким же, как вы, а теперь он селькор. Деду Симеону седьмой десяток пошел, а как он теперь читает!

Он безнадежно махал рукой и вздыхал:

— Они могут! А я не могу! Глуп я! У меня голова тупая!

— Но ведь вы самый толковый из коневодов. Как вы можете говорить о тупой голове?

— За конями ходить дело нехитрое! А вот учиться!..

С большим трудом мы уговорили его приходить по крайней мере вместе с другими на занятия, смотреть и слушать, что там делают. Я надеялся, что пример других встряхнет и его.

Но дело обернулось иначе.

Он напряженно слушал мои объяснения, следил глазами за движением руки с мелком по классной доске, скашивая глаза, смотрел, как сидящие рядом с ним взрослые люди упорно водят карандашами по бумаге. Время от времени он кивал головой, думая неизвестно о чем. Наконец он вставал и уходил, ни разу не взяв в руки карандаша, не проявив никакого желания выучиться читать и писать.

Эта история начинала меня раздражать. Все чаще приходило в голову, что мне так и не удастся научить этого человека азбуке, и это огорчало меня. Лепэдату нравился мне, и я никак не мог примириться с мыслью, что он останется неграмотным из-за моего неумения справиться с его упрямством. Я должен вновь и вновь настаивать на своем.

Во время урока я подходил к нему и спрашивал его тем же тоном, каким спрашивал других:

— Ну, как дела?

Он поднимал на меня свои удивительно ясные голубые глаза, застенчиво улыбался и отвечал, пожимая плечами:

— Хорошо! Все хорошо учатся.

— Они-то учатся, а вы?

— Не под силу мне! — и он опускал глаза.

— Но ведь другим же под силу!

— Они другое дело! А вот я… — И он вздыхал и прибавлял еле слышно: — Я туп!

Так прошло около трех недель. Каждый из учащихся знал уже пять-шесть букв, связывал из них слова, по-детски радуясь своим успехам, горя нетерпением перейти к новым буквам. А Маноил Лепэдату как будто застыл в своем упорстве.

Ему тоже выдали тетрадь и карандаш, но он никогда не приносил их с собой. Я решил пристыдить его: положил перед ним другую тетрадь и вложил ему в руки карандаш.

— Попробуйте! — сказал я. — Это совсем легко. Вот так. Проведите линию, а потом еще и еще одну.

Его лицо осветилось улыбкой.

— Славный вы человек, товарищ учитель! Очень хороший. Только зря вы тратите время на меня. Не по мне эта учеба!

— А вы попробуйте. Другие тоже ничего не знали, а вы же видите, как у них дело пошло. Вы приходите сюда каждый вечер, разве вам не хочется стать грамотным? Как вы можете сидеть здесь сложа руки?

— Мне нравится здесь. Я рад за них, рад, что они учатся грамоте.

— Учитесь и вы!

— Не могу!

Раза два я не сдержался и, повысив голос, упрекнул его:

— Вы, видно, не хотите учиться! Да, да, вы не хотите учиться. В этом все дело!

Он не сразу ответил и помрачнел. Отвернув глаза и крепко сжав руки, он с трудом выдавил из себя:

— Эх, и еще как бы хотел я учиться… только не по мне учеба. И когда мальчишкой был, тоже учеба впрок не шла. Был глуп и туп. А теперь… Нет уж, напрасно все это…

— Только бы вам захотеть по-настоящему, дело пошло бы на лад.

Он не ответил мне, лишь махнул безнадежно рукой.

Рядом с ним, на той же скамье, сидел его самый близкий друг, конюх Ион Павел. Он был моложе Маноила, небольшого роста и с преждевременно постаревшим от тяжелой жизни лицом. Умный и сметливый, он был лучшим моим учеником. Я попросил его помочь мне. Он не задумываясь согласился, так как Маноил был ему ближе родного брата. Наша хитрость была очень простой, и маленькие барсучьи глаза Иона Павела заблестели от удовольствия при мысли, что мы обманем Маноила ему же на пользу.

Мы задумали разбудить в нем самолюбие, показать ему, как вчера еще неграмотные люди читают самые трудные тексты: газеты, сказки. И Ион Павел, работавший в госхозе под началом Маноила Лепэдату, больше всех подходил для этой цели. Чтобы не ударить лицом в грязь, Ион Павел усердно готовился, в свободное время приходил ко мне домой и два-три раза прочитывал выбранный нами текст.