Олег Попцов - И власти плен...

И тогда он крикнул:

— Им нужен был вексель, понимаешь, вексель, что Вова останется жив. Они не хотели рисковать…

Валентин Алексеевич спохватился, усилием воли оборвал череду воспоминаний.

«Странное дело, — подумал он. — Человек привел собаку. Если и говорить, то о собаке, если и думать, то опять же о собаке. А нас ишь куда завело, в дали далекие». И, словно вдохновившись собственным рассуждением, спросил:

— Значит, пес не ко двору пришелся?

Сергей Петрович думал о своем и, видимо, не заметил, как кончилась череда мыслей, и он заговорил вслух:

— Вам повезло, я оказался Решетовым. Уйма доводов, один весомее другого: честь семьи, долг перед памятью сына; никогда не будет чистоты отношений; прошлое — вечный укор. И все не просто так, а во имя твоего счастья. Теперь ты знаешь все — иди. А куда идти и как идти? Мосты сожжены, дороги перепаханы. Ваша дочь мне ничего не рассказала. Ничего. Я тоже отмалчивался, меня тяготил стыд за мой провал на смотринах. Возможно, вы не знаете этого — незадолго до знакомства с вами мы подали заявление. Этот шаг нас ни к чему не обязывал, кроме назначенного срока, когда нам надлежало подтвердить свои намерения или отказаться от них. Положенный день наступил, Ирма позвонила мне сама. Она ждала моего вопроса, и я спросил. Впрочем, нет, сначала я сказал ей, что как бы ни сложились наши отношения в будущем, я люблю ее. Еще я сказал ей что-то очень красивое: страдания делают любовь вечной или что-то в этом роде.

Отчаяние разбудило во мне поэта. Я, знаете ли, любил вашу дочь, очень любил. Ваши слова, она истолковала на свой лад.

«Да» и «нет» — всегда крайность. Истина где-то посередине. Отец так и поступил, он сказал: «Я не против». Все, что случилось потом, лишь отдаленно напоминает мою собственную жизнь. До сих пор меня не покидает желание уверить себя в обратном: не я, не со мной, не моя жизнь. Примерены и куплены кольца, предупреждены свидетели. Назначено время. Жених приезжает чуть раньше — я жених. Невесте позволено опоздать — она невеста. Там, в предсвадебной толпе чернокостюмных женихов и белопрозрачных невест, я пережил странные минуты своей непредназначенности. Я не мог понять, в чем дело. Все, как у всех: цветы, смех, нашептывание невесте. Тут были и мои друзья, но почему-то со мной никто не заговаривал. Я рассеянно, беспредметно улыбался всем сразу в ответ на путанно-смешанную речь, на краткое повторение улыбок. В мозгу настырно стучало: «Кого-то нет. Кого-то нет…» Перебираю глазами пришедших — не узнаю, а просто перебираю, пробую сосчитать. Увидел своего отца и все понял: вас нет. Вы не пришли. Склонился к Ирме, сказал по инерции, неосознанно, однако ж сказал: «Твой отец против. Возможно, мы поторопились?..»

Валентин Алексеевич, сидевший неподвижно, и, казалось, завороженный рассказом, внезапно подался вперед, но отчего-то удержал себя, сказал рассудочно и тихо:

— Очень справедливо… Именно поторопились. И с собакой тоже. Приобрести поторопились. Избавиться поторопились.

— Об этом потом, потом. А тогда объявили наши фамилии. Толпа уже перестала быть толпой, нам освободили проход, и два людских потока сжались, как две пружины, за нашей спиной, готовые в любой миг распрямиться и вытолкнуть нас в распахнутые высокие двери. Что случилось дальше, вы знаете. Невеста бежала из-под венца. Она так и не объяснила мне, что же произошло. Много лет спустя отец мне рассказал ту, предвоенную, историю. Уже все перезабыто, а встреть я вашу дочь сейчас — непременно б спросил; знала ли она заранее, что поступит так?

Сергей Петрович еще раз посмотрел на портрет Ирмы, покачал головой:

— Это верно, что именно вы настояли на переводе моего отца в другой город?

Ждал ли генерал этого вопроса? Кресло стояло посередине комнаты, и Заварухин, сидевший в кресле, был похож на юбиляра, которого чествуют. Он не вставал, но всякий раз, подтверждая сказанное или желая подчеркнуть несогласие, наклонялся вперед, как бы отвечал на приветствия.

— Он получил повышение по службе. Разве это плохо?

— Вот именно — повышение. В этом вся штука. Повышение не давало ему морального права отказаться. Удивительно, но до сих пор я смотрю на вас глазами вашей дочери. Она права, вы были талантливым человеком. Во всем, даже в коварстве.

Сергей Петрович умышленно сказал «были». Он вспомнил ветеринара. «Тот сознался, что прошло более двух месяцев и гнев перегорел. Кто знал, что минет час, и я буду сожалеть о том же. Перегорела ненависть. Жаль!»