Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Она снимает со шкафа пачку бумаг.

– Их здесь так много.

Я не обращал особого внимания на то, какие бумаги оставляю на шкафу.

– Знаю. Наверное, я должен выиграть сотню из них, чтобы действительно заплатить за колледж. Ведь нужно учитывать все – плату за обучение, за проживание, за учебники.

Я так и не начал писать эссе. Понимаю, мама хочет помочь нам обоим, но колледж – завтрашняя проблема, и несколько стремно пытаться решить ее сегодня. Да и вряд ли я что выиграю.

– Значит, твои родители не в состоянии?.. – Ей нет нужды заканчивать предложение.

– В действительности – нет.

– Мне так жаль.

И теперь жаль становится мне, потому что она выглядит печальной.

– О! Я хотел сказать тебе об этом раньше. Несколько дней тому назад состоялось собрание «Проекта Коннора», и Алана выдала действительно классную стратегию по сбору средств для сада. Она и впрямь создана для того, чтобы рулить компанией или, скажем, всем миром. – Но мои слова не имеют успеха. Печальное лицо Зо становится еще печальнее. – Сад, думаю, это только начало.

Она вздыхает и смотрит в пол:

– Мы можем поговорить?

– О черт! – Я наконец сделал это. Я лишил себя единственной хорошей вещи в своей жалкой жизни.

– Что? – спрашивает она, неожиданно встревожившись.

– Нет. Просто. Ты хочешь порвать со мной, верно? Вот почему ты сегодня здесь.

– Порвать с тобой?

– Не то чтобы мы встречаемся. Я слишком самонадеян. Не знаю, что между нами, действительно ли мы встречаемся или это больше похоже на… не имеет значения. Почему я продолжаю нести всякую чушь? Все хорошо. Не беспокойся, ты можешь быть откровенной со мной. Я не стану плакать и не начну бить посуду…

Она смотрит на меня, и я чувствую, что мои руки в своем репертуаре. Я заранее вытираю их. Бесполезно. В этом меня не превзойти.

– Я не порываю с тобой, – говорит она.

Молчу, убеждаясь, что расслышал ее правильно.

– Правда? О'кей. Спасибо.

– Не за что, – смеется она.

Подождите. Значит ли это, что мы с Зо встречаемся? Потому что, знаете, я вроде как чувствовал, что это так, но не был уверен, что она чувствует то же самое. Когда люди обсуждают подобные вещи? Или об этом не говорят до тех пор, пока оба не начинают знать наверняка? И еще: как выяснить, что вы знаете?

– Просто «Проект Коннора», – говорит Зо, – такая гениальная вещь. То, что вы сделали, – это что-то. Серьезно.

И за этим следует но .

– Но, может быть, мы не должны все время говорить о моем брате. Может, следует поговорить… о других вещах.

– О да. Конечно. Я просто думал, что тебе хочется знать, как продвигается дело.

– Нет, я в курсе того, что вы делаете, и в восторге от всего. – Она садится на кровать, в которой больше нет комков. – Но в моей жизни все всегда вращалось вокруг Коннора. И теперь мне нужно что-то для себя. И если у нас будут…

Она замолкает, и я почти проваливаюсь в ее молчание.

– Отношения… – наконец выговаривает она. – Я не хочу больше говорить о брате. Или о саде. Или о письмах.

Я задохнулся. Дыши, Эван, дыши .

– Я просто хочу… тебя, – говорит она.

– Правда?

Она вздыхает, разочарованная во мне.

– Ты слышал сегодня мою новую песню?

– Конечно, – отвечаю я. – Она потрясающая.

– А слова ты слышал? «Ты и я. И чего-то другого не нужно».

– Так это – это было о…

Она пожимает плечами:

– А о ком еще?

– О.

Мне бы хотелось записать ее выступление, так, чтобы я мог слушать песню снова и снова. Сейчас я могу рассчитывать только на свою память. На ум приходит строчка: «Что было раньше – не в счет и не важно. Проверим давай».

Да, отвечаю я про себя. Сто тысяч раз да.

На этот раз мы были у него дома. (Мигель продолжал звать меня к себе, но только когда его мама была на работе. Она всегда нравилась мне. Острый язык и доброе сердце. Она потрясающе готовила. Очень гостеприимная. До тех пор, пока меня не исключили из школы. Грустный поворот сюжета, который был понятен только М и мне: моя попытка помочь ее сыну – вот что заставило маму Коннора ненавидеть меня.)

С того дня наша дружба переросла в нечто большее. Одиннадцатый класс оказался адом, но Мигель был моим лучом надежды. Единственной ценностью в моей жизни. Я хотел быть с ним всегда. Но позже это чувство превратилось скорее в импульсивное желание. В гравитационную силу, тянущую меня к нему. Я не хотел быть рядом с ним. А должен был.

В тот день он лежал рядом со мной. Я изучал его тело, стараясь запомнить его, прежде чем оно опять окажется спрятанным. То, как его кожа, казалось, поглощает энергию света лампы. Впадину на груди. Я гадал, кому еще была дарована такая привилегия. Кто еще мог коснуться его родинки. Моя общественная жизнь напоминала две точки, соединенные линией. Но жизнь Мигеля была кругом. В Ганновере у него были и другие друзья. Большая семья со множеством двоюродных братьев и сестер. Имелся у него и бывший, с которым он до сих пор общался. Где же было мое место? Рядом с центром? Или на периферии?