Мари-Сабин Роже - Жизнь с нуля

Я кивнул с умным видом, но, похоже, это не рассеяло сомнения Насардина. Он достал карту Африки и указательным пальцем начертил круг на западной, выступающей оконечности материка. В нижней части круг омывали волны Атлантики.

– Понятно, – сказал я.

Палец Насардина переместился в правую верхнюю часть круга, затем несколько раз постучал по одной и той же точке.

– А вот это – гора Бинтумани. Высочайшая вершина Западной Африки.

– Очень высокая?

– Тысяча девятьсот сорок пять метров.

Я презрительно выпятил губы.

– Тоже мне вершина! Вроде нашей горы Ванту!

Я знал эту гору, потому что однажды побывал там на летних каникулах.

Насардин усмехнулся.

– А ты бывал на этой Бинтумани? – спросил я.

– Нет.

– Значит, собираешься?

– Нет.

– Тогда зачем о ней говорить?

Насардин поднял взгляд к небу и произнес:

– Если мы с тобой будем говорить только о том, что видели своими глазами, темы для разговора быстро иссякнут. Тебе так не кажется?

Я посмотрел на свои кеды. Он продолжал:

– Нет, я не был на Бинтумани и, скорее всего, уже не побываю – ни там, ни где-либо еще. Но это не важно.

И, указав на свои путеводители, добавил:

– Я знаю: все, о чем написано в этих книгах, существует на самом деле. И этого достаточно, чтобы мечтать. И потом, что мне помешало бы побывать там, если бы я действительно этого хотел? У меня вся жизнь впереди.

– А у меня где жизнь? Позади? – спросила Пакита, выкладывая на тарелку блинчик. – Не думай, что сможешь уехать без меня!.. Вам со взбитыми сливками, месье Барнье?.. Тогда еще пять франков пятьдесят сантимов, итого десять.

Я подумал, что ведь и у меня тоже вся жизнь впереди. Правда, ненадолго, но от этой мысли только сильнее захотелось жить, жить на всю катушку.

В тот вечер я вернулся домой с тремя путеводителями под мышкой.

– А ведь верно! – Насардин был растроган. И что я дал тебе тогда?

– Бразилию, Грецию и Индию.

– Надо же! Прошло уже почти двадцать лет, а ты не забыл! Ну и память у тебя, сын мой!

Да, память у меня безотказная, но тут нечем гордиться.

Просто я не обременял ее воспоминаниями.

Учился я посредственно, достигнув в этой области неоспоримых высот. Иначе говоря, я был выдающейся посредственностью. Однако моя тетя, жившая в полном отрыве от действительности, упорно настаивала на том, чтобы я продолжил образование. А я, зная, какой недолгий срок мне отпущен и какие скудные у меня способности, вовсе не стремился стать самым ученым обитателем кладбища. Но тетя Жизель была упряма, как бульдог, вцепившийся в ногу почтальона. Она не сдавалась:

– И все-таки ты должен попытаться продолжить образование. Это в любом случае пригодится. Кто знает, что нас ждет, мой бедный мальчик…

Несомненно, тетя Жизель была провидицей.

Она страдала комплексом, который обычно возникает у людей без диплома – каким бы ни был их реальный уровень компетентности, они всегда чувствуют себя самозванцами и боятся, что их вот-вот разоблачат. Она много читала и вообще была высококультурным человеком, но почти тридцать лет просидела в министерстве жалоб и рекламаций на маленькой, незаметной должности. Ее обязанности заключались в том, чтобы обходить кабинеты и класть сегодняшнюю почту в самый низ огромной стопки писем, накопившихся за предыдущие дни. Эта работа требовала известного физического напряжения и была сопряжена с некоторой опасностью, поскольку стопки могли развалиться, и тогда вся груда писем свалилась бы ей на голову.

А у меня, с тех пор как я стал зачитываться путеводителями Насардина, наконец-то появилась цель в жизни: я хотел совершить кругосветное путешествие.

Я уже представлял себе, как это будет. Я поеду с запада на восток, подобно Филеасу Фоггу, чтобы терять час при пересечении каждого часового пояса и в итоге опоздать ко дню своей смерти. Я погружался в долгие раздумья, строил самые фантастические гипотезы: а если я продолжу эксперимент, продолжу движение навстречу солнцу, сумею ли я с помощью этого трюка продлить себе жизнь, добавив к роковой дате еще несколько дней? И более того: если я буду непрерывно перемещаться против часовой стрелки в режиме реального времени, постоянно скользить по волнам, не касаясь земли, как серфингист, смогу ли я превратить свою жизнь в один бесконечный день, день без грядущего завтра?

Нет, ничего не выйдет. Я двигался к неизбежному концу в неумолимой, вековечной последовательности недель и месяцев со скоростью вращения Земли вокруг собственной оси, 1600 километров в час, к которой следует прибавить скорость вращения Земли вокруг Солнца, то есть тридцать метров в секунду. Пришлось смириться с тем, что время нельзя остановить. И я должен буду жить, как песчинка, чувствующая, что она соскальзывает в воронку песочных часов.