Никогда не забуду эту минуту. Внутри фургон казался гораздо больше, чем снаружи. Я смог увидеть вблизи то, что раньше видел только на расстоянии: шкафы, холодильник, всякую кухонную утварь. А еще много такого, что снаружи увидеть нельзя. Под прилавком с внутренней стороны были полки, стоял мешок с чистыми тряпками, располагалась небольшая мойка и ящик-касса и лежали пачки бумажных салфеток. Над прилавком тоже было несколько полочек, пригнанных по размеру, на которых громоздились штук тридцать путеводителей. К дверцам были прикноплены старые, порядком пожелтевшие черно-белые фотографии. Мужчина в бурнусе, держащий в поводу осла, пожилая женщина в вышитом платке с суровым, мрачным взглядом. Юная девушка с черными глазами. Семья на фоне глинобитного домика: все вытянулись как по стойке «смирно». Карта Алжира. Кальян с подставкой, подтянутый к крюку над дверным косяком. Трехногий деревянный табурет, задвинутый под прилавок. Другой табурет, из огнеупорного пластика, с розовой подушкой в сердечках.
И повсюду развешаны мягкие игрушки ярких цветов, уродливые и трогательные.
Пакита мыла посуду, во всю глотку распевая вместе с Патрисией Каас:
Он сказал, что я прекрасна,
Что всю жизнь меня он жда-а-ал,
Он сказал, что не напрасно
Он обнять меня мечта-а-ал…
Я чувствовал убойный аромат ее духов. Придя на работу, она, как обычно, сняла ярко-красные лодочки в белую крапинку и надела толстые шерстяные носки, совершенно не подходившие к леопардовым колготкам и черной кожаной мини-юбке.
Насардин сел на деревянный табурет. Движением подбородка указал мне на второй, пластиковый, потом на Пакиту, которая в тот момент вытирала салатницу:
– Можешь взять табурет. Все равно она никогда не присаживается. Не может остановиться даже на минуту.
Убаюканный и разморенный жарой, я не стал спорить и послушно сел.
Впервые я очутился совсем рядом с Насардином и Пакитой. От этого они показались мне какими-то другими, новыми, и в то же время – гораздо более близкими, чем раньше, я не знал, как мне с ними держаться. И сидел, неестественно выпрямив спину, не решаясь есть в их присутствии, не решаясь произнести хоть слово.
– Ты что, зайчик, язык проглотил? – спросила наконец Пакита.
Я стал откашливаться, мучительно думая, что бы такое сказать, и в итоге задал идиотский вопрос:
– Давно у вас эта пиццерия на колесах?
– Скоро будет двадцать лет. И это не пиццерия на колесах, а блинная, – ответил Насардин и, подмигнув, указал подбородком на капли шоколадного соуса, медленно вытекавшие из блинчика и падавшие на мое колено.
Я промямлил:
– А-а, ну да, конечно, я так и хотел сказать… Ладно, понял… Но по сути это ведь одно и то же, верно?..
Пакита расхохоталась:
– Хочешь сказать, что ты печешь блинчики в духовке? Только не вздумай пригласить меня в гости!
Я покраснел от пальцев на ногах до кончиков волос.
Насардин решил сменить тему:
– Ты слышал про Сьерра-Леоне?
После некоторых раздумий я сказал:
– Это новая модель «форда»?
Насардин сокрушенно покачал головой. Затем, показав на ограду лицея, произнес:
– И чему вас только учат?
Чему там научились другие, я не знаю. Про себя могу сказать, что приобретенный мной багаж знаний был невелик.
С начала учебного года я каждый день приносил в лицей черную ручку и вырванный из тетради в клетку листок. На этом листке должны были уместиться все записи, сделанные на занятиях, поэтому полученная информация представала в максимально сжатом виде: это развивало у меня способности к обобщению. После уроков я комкал листок и выбрасывал в первую попавшуюся урну. Как-то раз преподаватель поймал меня за этим, когда я выходил из класса. «Негруполис, будь любезен, дай мне эту бумажку!» Он взял листок, разгладил его, прочел, что там было написано, и произнес напыщенным тоном, который, по мнению учителей, должен вызывать трепет, а на самом деле вызывает неудержимый смех всего класса, когда кто-то из учеников его передразнивает:
– Скажи, ты вообще думаешь о своем будущем?
Я невольно улыбнулся.
– Тебе кажется, что ты очень хитрый, Негруполис. Но чем ты будешь заниматься в сорок лет?
– Буду лежать в могиле, – ответил я без малейшей иронии.
В следующую среду меня на четыре часа оставили после уроков, и я сделал из этого происшествия важный вывод: кто говорит правду, того ждет наказание.
– Сьерра-Леоне – это государство в Западной Африке, – со вздохом произнес Насардин. – Находится между Гвинеей и Либерией.
Читать дальше