Мари Польская: С видом на жизнь. Дилогия (СИ)

День середины лета был холодным и пасмурным, впрочем, как всегда в последние три года. На кладбище эта смурь была настолько пронзительной, что даже с утра, когда я и пришла сюда, мерещились хмурые зомби, готовые вонзить свои ищущие крови клыки в мою шейку. Я зябко передернула плечами и откинула цепочку с оградки.

— Привет, Сашка! Соскучился? Да, тут тоскливо.

Я достала плеер и врубила музыку на полную. По — над могилками разнеслись тихие звуки песен под гитару. Они казались материальными, как оставшиеся под лучами раннего солнца клочья тумана.

Эти песни написал мой муж.

Сашка умер три года назад, почти сразу же после нашего развода. Поэтому я не могла не считать себя виноватой в его гибели. Так же считали почти все, кто знал нас. Только единицы не осуждали, зная, каким был мой муж. И кем. И я знала. За последние годы, находясь в затяжной депрессии, проанализировала каждый день нашей совместной жизни. И пришла к выводу, что вопрос стоял просто: либо я, либо он. Я выбрала себя.

Санька был гением. С самого детства. Родители его вспоминали, что писать стихи и песни он начал после сильной травмы головы. Тогда же он и ослеп на один глаз. К моменту нашего знакомства он уже был известным в нашем маленьком городке бардом. Хотя само это слово, как и понятие, скрытое за ним, он ненавидел. И считал себя то панком, то рокером, то основателем нового течения в песенной музыке. Он был как любой гений бескомпромиссен, даже жесток. А еще он любил себя так, как никого больше. Пятнадцать лет нашей совместной жизни он сидел в своей комнате и постоянно что‑то наигрывал на гитаре. Результатом были альбомы песен, появлявшиеся каждый год. Меня он воспринимал как прислугу, детей, а у нас родились двое мальчишек, вообще не замечал. Он считал, что мы все — его собственность. Поэтому можно понять его удивление, когда я однажды собрала вещи и ушла к маме. Удивление переросло в злобу, злоба в одиночество, а оно привело к алкоголю. Так он и умер, решив однажды после бутылки водки искупаться. Когда водолазы подняли тело, солнечный день сменился настоящей бурей, температура воздуха резко понизилась, налетела гроза, а ураганным ветром тогда повалило кучу старых тополей. С тех пор 15 июля всегда стояла холодная промозглая погода.

Так было и на этот раз. Только теперь я была научена опытом и оделась соответствующе: куртка, джинсы, кепка. Я прибрала могилку и села рассказывать новости. Старший сын только что поступил в институт, младший закончил девятилетку и также пошел учиться, только в училище. С науками у него никак, зато руки золотые. «Да, Светочка, — подумалось мне, — уедут скоро, и совсем одна останешься…»

Вообще‑то, по паспорту, меня зовут не Света. Родители наградили меня простым и популярным именем Лена. Но на заре моей молодости, когда мы с мужем тусовались среди рокеров, я взяла себе псевдоним, под которым и публиковала разные статейки в местной прессе. На рубеже тысячелетий модно было говорить о конце света, над чем я искренне посмеивалась. Вот в силу противоречия и назвалась Света Конец. Потом подписывалась Светлана Конец. Многие всерьез думали, что это моя фамилия. Со временем, это имя стало таким привычным, в первую очередь, для моих читателей, что с тем самым концом его никто не ассоциировал. Я привыкла отзываться на Свету, а потом и сама себя так называла. Только супруг продолжал упорно звать меня Ленкой, да дети в анкетах писали: мама — Елена Алексеевна Прилепская.

За такими вот обычными размышлениями не заметила сгустившихся грозовых туч. Плеер начал потрескивать и вдруг затих. Огорченная наступившим молчанием автоматически пропела последнюю недозвучавшую фразу:

Голос показался таким противным, что я сморщилась и вздохнула:

— Эх, все на свете отдала бы за возможность родиться заново, но с вокальными данными…

Помолчала и добавила:

— И слухом!..

Будто услышав мою просьбу, небо раскололось, сверкнула молния, я еще успела подумать: накаркала. И все.