Лев Воробьёв - Перед жарким летом

— Пока никакой, — помедлив, ответил Нетупский. — Но мы обязаны думать о пионерстве. Есть идея пересадки нервных проводящих путей. А пока... Ведь не только мы будем пользоваться барокамерой.

Косырев поморщился. Действительно, не избежать, потянутся другие, сломают график. Но Нетупский понял его иначе и, сверкнув очками, вскинул подбородок.

— Понимаете, — быстро заговорил он, — это не какая-нибудь из пальца высосанная идея, м-м-м, психосоматической корреляции. Если вспомнить, что болезнь — это хаос, внесенный в материальные функции организма, м-м-м, энтропически вырожденная картина, то поправить ее можно только материальными средствами. Всесторонней сквозной психотерапией. И вот, в перспективе — трансплантацией. Я удивляюсь, как могут некоторые увлекаться фрейдистским шаманством.

Если Юрий Павлович точно знал, о чем говорил, то Нетупский, бывало, и бессмысленно жонглировал терминологией. Но такое сильное обвинение. Хотя и в доверительной беседе...

— Кто, например? — уточнил Косырев и подумал, что редко видел Нетупского так возбужденным.

— Ну, например, Шмелев... Это профанация. Если нельзя установить, что такое значащее переживание, ничего оно не значит. Мы не покончим с субъективизмом в медицине и не двинем вперед кибернетические и математические методы, если не будем опираться на материальные факты.

— Но ведь Шмелев — инженер, — напомнил Косырев.

— Я не знаю, кто он, — Нетупский слегка раздул крылья носа. — Но болтает об этом везде.

Между Шмелевым и Нетупским сразу установились напряженные отношения, запахло озоном. Любопытно, что там говорил Шмелев. Косырев, как пистолетом, щелкнул настольной зажигалкой, закурил. Нетупский легко, чтобы не обидеть Косырева, отогнал дым. Тот отвернулся к гигантскому муляжу человеческого мозга. Чепуха же все это, чепуха. Вся эта пересадка нервов, безграмотность... Однако Нетупский все энергичнее влезал в теоретические вопросы. М-да. Вспомнил о Лёне, помрачнел.

— До трансплантации нервов нам далеко, как до звезды небесной, — сказал он. — Вы, надеюсь, не утверждаете, что душевное состояние больных нам безразлично?

— Что вы!

Нетупский смешался, поерзал в кресле. Была у него такая манера, разминать мышцы.

— И правильно, — улыбнулся Косырев. — Социальная среда тоже вызывает патологические сдвиги.

Нетупский среагировал мгновенно.

— А вы, надеюсь, не хотите свалить вину за болезни на наше общество?

Ну-ну, умеет обобщить до абсурда. Косырев раздумчиво промолчал. Нетупский решил, что сквитался, и, раскрыв папку, вынул бумагу. Косырев пробежал глазами по строчкам. Опять та же история. Пользуясь отлучками директора, Нетупский стал было приглашать сановных хирургов. Может быть, и заслуженных и тосковавших по делу на своих должностях, но кое-что подзабывших и в чрезвычайной занятости лишенных времени вжиться в индивидуальный случай. Тогда Нетупский ссылался на внешние давления, которым не имел сил противостоять. Чтобы упростить трудность, Косырев прямым приказом запретил допускать посторонних к операциям. И снова бумага с просьбой.

— Вы отказали? — спросил он.

— Н-нет, — замялся Нетупский. — Это ведь ваша функция.

Вот как. К нему обратились, а он: напишите, мол, бумагу. Пусть сам шеф ссорится с уважаемым человеком... А о Лёне все ни полслова. Косырев протянул бумагу обратно.

— Прошу ответить вас, Олег Викторович, — сказал он. — Никакого превышения прав, вы замещали меня.

Нетупский передвинулся в заскрипевшем кресле. Неуступчивость Косырева была ему внове. Задумался, ища причин.

— Я знаю, Анатолий Калинникович, — начал он, — какой болезненный вопрос...

Наконец-то. И не зря тянул.

— Да, действительно, — сурово перебил Косырев. — Как можно было подписать приказ? Объясните, пожалуйста.

Он поставил зажигалку на ребро между собой и Нетупским. Оба не сказали, о ком идет речь. Нетупский вынул руки из карманов и положил их на колени. Посмотрел на свои начищенные ботинки.

— Ясно, Анатолий Калинникович, такими кадрами не разбрасываются. Я просто категорически отказал Хотел отложить до вашего приезда. Добилась, высшие инстанции разрешили.

Он развел руками. Вскипела злость. Тише, тише.

— Могло ли такое быть?

Нетупский поднял голову и в блеснувших очках сузил глаза. Зачесанные волосы не шелохнулись.

— Позвольте, это некорректно. У вас есть основания не верить мне?

Видимо, правда. Маленькая несдержанность и маленькое поражение от этого молодого человека с завидным здоровьем и нервами. Злясь теперь на себя, Косырев сбавил тон.