Иоганнес АЛЛЕН: ОДНАЖДЫ ЖАРКИМ ЛЕТОМ

Семнадцать лет – возраст любви. Откровения молоденькой девушки: первые влюбленности, первые сексуальные опыты, первые шаги в чувственный мир… Эта книга будет прелюбопытна молодым, интересна и поучительна взрослым, а у совсем уж зрелых вызовет приятные реминисценции.

Наш дом находился в городе, но в зеленом районе, больше похожем на предместье, и в стороне от дороги, которой пользовалось большинство людей. В тихие вечера слышался отдаленный шум машин, но звук был таким слабым и призрачным, что никого не раздражал. Его было достаточно только для того, чтобы напомнить, что до центра города можно добраться за полчаса, если, конечно, кому-то хотелось об этом вспоминать.

Дом был весь белый с колоннами и верандой. А вокруг такой большой сад, что его называли парком, в глубине вырыли даже небольшой пруд, окруженный несколькими рододендронами. С балкончика на втором этаже открывался отличный вид на лужайку перед прудом. Когда мы покупали дом, папа повел нас на этот балкон, чтобы осмотреть окрестности, и сказал:

– Нас здесь никто не увидит, мы полностью изолированы от людей.

И почему это люди так беспокоятся о том, чтобы отделиться от себе подобных, хотя на самом деле больше всего мечтают о родственной душе, которой хотелось бы бросить:

«Привет!»

Моя комната была на втором этаже рядом с ванной. Внизу спала только Нелли. Нелли – так звали нашу горничную – высокую, светловолосую, розовощекую и веселую девицу из Рингкобинга. Когда у меня было плохое настроение – а в те времена это частенько случалось по вечерам, – я всегда спускалась к Нелли. Она не слишком много разговаривала, и мне это тоже нравилось. Нелли просто сидела в кресле, слушала радио и курила тонкие сигареты, которые не тушила, пока они почти не догорали до самого фильтра и не начинали обжигать пальцы. Думаю, что она чаще всего вспоминала родную деревню, но я никогда не знала точно, что у нее на уме, хотя мне всегда нравились люди, которые не размышляют вслух.

Стены в моей комнате были светлыми, занавески цветастыми – в бледно-голубом, желтом и розовом узоре. Кто-то скажет, что это банальное сочетание, но в том летнем свете расцветка казалась очень неплохой. Когда я не валялась в кровати, то обычно сидела за столом у окна, где лежало мое зеркальце, косметика и школьные учебники.

Комнаты отца и матери находились прямо напротив моей, брата – рядом, а в комнате отца был даже собственный балкон. У брата комната была такой малюсенькой, что в ней помещались только два кресла и кровать, но чем меньше у него было места, тем больше это ему нравилось. Джону в то время только что исполнилось двенадцать, и он стал совершенно невозможен, всюду разбрасывал свои роликовые коньки и теннисные ракетки, а убираться не любил больше всего на свете. Если бы у него была комната, как у меня, то наверное, там царила бы разруха, как в Риме после падения.

Сейчас мне уже девятнадцать, а история, которую я собираюсь рассказать, началась два с половиной года назад. Кто-то скажет, что для молоденькой девушки довольно странно писать мемуары, тем не менее мне хочется вспомнить те несколько месяцев, которые изменили мою жизнь. Да что там – за день может произойти так много, что иная шестидесятилетняя биография рядом с этими событиями покажется бесцветной и скучной. Хочу сразу сказать, что я не испытываю горечи или раскаяния, и доведись мне снова прожить это время, я поступила бы, наверное, точно также, ведь надо учитывать обстоятельства, – у меня просто не было выхода. В те несколько месяцев я превратилась из маленькой девочки в зрелую женщину, а потом испытала обратное превращение, если такое вообще возможно! Я знаю только одно – надо найти правильные слова, чтобы рассказать о том, о чем я хочу рассказать, и эта книга должна получиться такой честной, что я просто умру от стыда, если кто-то догадается, кто ее автор. Когда я говорю «честной», то имею в виду именно «честность».

Не думаю, что за прошедшие два с половиной года моя внешность изменилась. Волосы у меня все еще светлые, а летом, естественно, еще больше выгорают и начинают походить н? пшеницу, которую долго сушили на солнце. Глаза, к сожалению, не голубые, а серые с коричневыми крапинками. Когда я их прищуриваю, то они становятся темными и грозными. Нос у меня определенно великоват, но маленькие мышцы вокруг ноздрей позволяют по-кошачьи наморщиться – тогда нос кажется меньше. Впрочем, трудно всегда помнить о каких-то мышцах, поэтому в шестнадцать лет я специально клала в правый туфель камешек, чтобы он напоминал мне о том, что надо морщиться. Правда, из-за камешка я начала хромать, поэтому пользы было немного. В те дни я стягивала волосы на затылке резинкой или лентой, а теперь они спадают светлой волной мне на плечи.