Иоганнес АЛЛЕН - ОДНАЖДЫ ЖАРКИМ ЛЕТОМ

– Почему? – услышала я его вопрос. – В ласках нет никакого вреда. Ты что, меня боишься?

– Нет, себя, – ответила я, вырываясь. Но он резко повалил меня на кресло, а насилие – это то, что я ненавижу больше всего. Я ужасно разозлилась и влепила ему пощечину, и только тут заметила, что рядом с нами стоит Берти.

– Ну и дура, – сказала она, – да не просто дура, а еще и грубишь моим друзьям. Пойдем, Мортон.

Она увела его в другую комнату, где они сразу стали танцевать, а я почувствовала себя такой неуклюжей и маленькой.

Неужели я была не права? Нет, права – я не хотела этого, он для меня ничего не значил. Я боялась, что не совладаю с собой и окажусь в глупом положении, а этого не стоило ничто в мире.

Наверное, мне надо было обсудить эти проблемы с кем-нибудь, тонко чувствующим и все понимающим, но с кем? Мнение Берти мне было, известно. Папа только посмеялся бы, а поговорить с матерью мне просто не приходило в голову. Оставалась одна Нелли. И я направилась домой. В какой-то момент я остановилась на тропинке, почти готовая вернуться назад – к музыке, свету, веселым приятелям, но дело не терпело отлагательств. И я побежала к дому, но Нелли не оказалось, она куда-то ушла, и поэтому я завалилась спать, чувствуя себя немного грустно.

Через несколько дней вернулся папа. Мне нравилось в нем все – даже запах – смесь табака и лосьона после бритья. Я всегда выбегала ему навстречу, висла на шее и целовала.

– Ну как ты вела себя, Хелен? – спрашивал он.

Но только я начинала обдумывать, как ему ответить, он уже отворачивался. У него не было времени – надо было пройти в кабинет и налить себе виски. Мама сидела в кресле – она была спокойной, умиротворенной и счастливой. Сегодня утром она разговаривала с Ним, и я читала это в веселом блеске ее глаз.

– Хорошо съездил? – спрашивала она, глядя не на него, а на свою сигарету.

– Да, чудесно, – отвечал папа. – На обратном пути мне надо было кое-что посмотреть в Париже. Я побывал там в настоящей русской бане.

– Как интересно, дорогой, – отзывалась мама равнодушно. – Значит, ты на сей раз чист, несмотря на долгое путешествие.

– Когда мы едем на виллу? – спрашивал он, бросив на нее взгляд, который мне не хотелось бы замечать. – Завтра? Ты успеешь собраться?

– Конечно. Все готово. Может быть, у нас кое-кто погостит недели две-три.

– И кто же это?

– Дядя Хенинг, если сможет.

– Отлично. Чудесно. Я тоже мечтаю расслабиться.

Моменты папиного расслабления были вполне комическими, даже клоунскими. Он надевал деревянные башмаки и какую-нибудь потрясающе старую одежду, вооружался тяпкой или лопатой и отправлялся в сад. В такие минуты все в доме просто обожали его. Мы прислушивались, как он ходит, ругается, что-то копает и выкорчевывает, а спустя час видели, как возвращается, возмущенный, что его усилия по наведению порядка в саду не увенчались успехом. В обед он выпивал два пива и три шнапса и ложился соснуть. Через пару дней мама посылала за садовником, чтобы восстановить нанесенный ущерб. К счастью, подобные вылазки случались не чаще пары раз в год. Папа же считал, что он единственный в доме, кто ухаживает за садом и в городе, и на вилле.

Как можно было не любить такого отца? Я не могла. Он был высоким, крупным, и когда садился на плетеное кресло, я всегда боялась, что оно рухнет. В нем на самом деле было больше мальчишеского, чем в Джоне, и я иногда ощущала к нему настоящие материнские чувства. Я никогда не боялась отца, как иногда боятся отцов девчонки. Один раз в жизни он ударил меня – когда я перевернула бутылку старого виски, о котором он говорил в течение всего обеда. Все виски до капельки вылилось на ковер, а я пряталась в комнате после того, как он ударил меня. Спустя час он появился в проеме двери.

– Я не должен был бить тебя, особенно при людях, – сказал он. – Признаю, что был неправ… Не думай об этом больше, Хелен, ладно?… Ты меня слышишь? Хелен, с тобой разговаривает отец…

Наша вилла в Тисвильде терялась среди полей, а терраса находилась всего в двадцати ярдах от берега. Ночью можно было лежать и слушать, как бьется о берег вода, и я часто вставала, чтобы выйти посмотреть на ночное море. В этом была бездна романтики. И каждый раз я представляла одну и ту же сцену – от горизонта ко мне движется старинный парусный корабль. Я вижу на палубе высокого молодого загорелого моряка со смеющимися белыми зубами в небесно голубом платке, повязанном вокруг пояса. Он машет мне, машет и машет. Я бегу навстречу по берегу, шепча: