Лев Воробьёв - Перед жарким летом

Косырев вернулся в кабинет, набрал автоматом Ленинград.

— Ты, Анатолий? — ответил скрипучий, но бодрый голос Ефимова. — Рад, рад, здравствуй, дружище. Какими судьбами?

Косырев представил сухую, жилистую фигуру, тонкий нос, глубокие морщины вокруг улыбавшихся губ, за которыми открывались крупные желтоватые зубы.

— Я из Москвы.

Спервоначалу на истинную цель звонка был наведен туман. Косырев намекнул, в частности, что хотел бы видеть Ефимова в составе комиссии по приему барокамеры, и тот обещал. Душа не откололась начисто.

— Послушай, — сказал наконец Косырев. — Лёна у тебя?

— Что?! Не разыгрывай, сделай милость...

Он ничего не знал. Но пообещал не упустить Ореханову, коли она появится, и посоветовал Косыреву подумать, отчего бегут ценные сотрудники. Все это в тоне самого благополучного человека.

Косырев бросил трубку на рычаг. Не в Ленинграде. Прав Николай Николаевич, ее везде возьмут, золотые руки. Нет, уйти ни с того ни с сего, и в такой ответственный момент, Лёна не могла. Темные обстоятельства, чувствовалась какая-то гадость. Ушел Ефимов, ушел Берестов — тоже с повышением. Появилась анонимка. Теперь ушла Лёна. Действительно, пора подумать как следует.

Косырев выдвинул ящик. Синеватый конверт лежал на месте.

Он вынул и брезгливо развернул бумагу, отпечатанную на двух сторонах. Неужто изгнанный Бодров? Искусно составлено, немалое знание институтских отношений. Не он. Анна Исаевна? Не способна на это. Мария-Луиза? Ходили слухи, будто она подсидела прежнего начальника, запустив магнитофон в письменном столе во время рискованной в смысле нравственности беседы. Сегодня чересчур сладко улыбалась в коридоре. Но мало ли о ком что говорят. Не она, слишком заумно. Как это тут сказано: «Тайная вера, несовместимая с партийной принадлежностью и проявляющаяся не столько в словах, сколько в смысле поступков». В смысле поступков, вот как.

Косырев разглядывал, и строчки прыгали, перемешивались. Какая гадость! Вот-вот ловилось что-то. Фу, черт, прямо наваждение, ведь это машинка. Для того и написано, чтобы думал постоянно, чтобы крутился, как белка в колесе. Нет уж, не дождетесь!

Он задвинул ящик, повернул ключ. Потер лоб и, забыв о кнопке, крикнул секретаршу:

— Алина!

В дверь просунулась растрепанная головка. На румяном лице изображалась мудрость младенца, готового ко взбучке.

— Здравствуйте, Анатоль Калинькыч. Я вовремя. На две минутки задержалась внизу.

Значит, как всегда, опоздала. Сдерживает дыхание, и можно представить, какой кросс задала она от метро.

— Пригласите Олега Викторовича.

Нетупский Олег Викторович. Он пришел в институт, когда начался бум вокруг барокамеры.

Его кандидатуру стали настойчиво рекомендовать с самых разных сторон. Косырев был не настолько наивным, чтобы не собрать возможной информации. Моложе Косырева десятью годами, но успел стать проректором медвуза, защитил докторскую. С именем Нетупского связывалась туманная идея всесторонней сквозной психотерапии, то есть создания для больных таких идеальных условий, в которых они позабыли бы обо всех неурядицах и горестях каждодневной жизни. Но это в выступлениях, устно. А так — соавтор известного учебника нейрофизиологии, двух монографий и трех-четырех десятков статей. Почти все в соавторстве. Но совместные труды были добротные, и имена его сотрудников последовательно приобретали известность. Чуток к растущим талантам. К тому же — времена коллективного творчества.

Не ради врачевания и научных достижений брал Косырев Нетупского, расхваливали его хозяйственно-организаторские таланты. И Твердоградский — по-дружески, доверительно — подтвердил это. А Косыреву с двумя замами по лечебной и научной части не хватало именно такого человека. Обеспечивать, раздобывать — в этом нуждался институт, наращивая темпы исследований.

Нетупский, среднего роста человек, представился исключительно корректно. Выпуклая грудь и борцовские ниспадающие плечи; костюм сидел на нем как влитой, только на полноватых ляжках, когда он присел, выглаженные брюки собрались гармоникой. Это был единственный изъян, вообще-то не жирен, а плотен. Крепкие руки в рыжеватых волосках выглядывали из белейших манжет, схваченных крупными черными запонками. Он внимательно слушал будущего шефа, и остановившиеся недобрые глаза — в коротких ресничках, под редкими бровями, в золотой оправе надетых к беседе очков — очень не понравились. Красноватая кожа лица, упругие круглые щеки, подбородок камешком, короткий нос — в профиль полумесяцем. Гладко зачесанные волосы. Загадочен. Однако подтянут, собран, аккуратен, это соответствовало намечаемой должности. Что ж, приходилось сотрудничать с несимпатичными людьми — и получалось неплохо. Нетупский улыбнулся Косыреву, тот ответно ему, они принялись очерчивать круг будущих обязанностей. И сразу обнаружился деловой человек.