Леонид Лушников - След заката

Больше об этом Барыкин не заикался. Настена, так та посмотрела на него, как на чудика. Барыкин с полгода раздумывал над жизнью нынешней молодежи: «Бывало, торопились обжениться да детей нарожать. Хотя, я сам… Но я Розу ждал!»

Заговорил он с женой об этом только тогда, когда наконец-то удалось вырваться в отпуск, раздобыть путевки и махнуть в Крым. Роза давно толкала его на это. Жизнь катится, как колесо, а бабе хотелось хоть глазком глянуть на далекую родину, уже полузабытую, но в сердце оставленную навсегда. Крымчане, сосланные после войны в Казахстан, оттрубив положенные ссыльные сроки, еще при Хрущеве, получив разрешение, неспешно, с опаской, семья за семьей трогались в дальний путь, в неизвестность, обещая прислать весточку о житье-бытье, как только устроятся. Но в письмах утешений было мало. А потом и вовсе замолчали. Уехали и как в воду канули! До кончины матери у Розы мысли еще теплились, а с уходом последнего родного человека как-то иссякли. И уж не манила к себе земля предков. Напоследок мать, уже лежа на смертном одре, с трудом прошептала: «Не мучай себя более, дочка! Видно, не суждено!.. Живи и помни…» Но Роза стала забывать. И только тогда выплыло детство из далекой туманной невиди, когда они сели с Василием в поезд. Как-то сразу ей показалось, что жизнь, в которой она жила до войны, в оккупации и в Казахстане, не уходила, а была рядом. Барыкин заметил беспокойство в глазах Розы, оглядывающих перрон, где шумно лезла в вагон детвора, отправляющаяся на отдых в «Артек». Он подумал, что Роза сожалеет о тишине в доме без детского шума, поэтому и скатываются слезинки по ее щекам.

— Да-а-а! Застоялись Олежка и Настена! Ну, ничего! Будет и в нашем доме внучатый писк!.. Попомни мои слова… — Он ласково обнял жену, пытливо глянул в лицо, добавил: — Радуйся!.. Через четверо суток Крым-пески…

— Кончился бы уж скорее этот Афганистан! Душа вся изболелась…

Василий смыл с лица улыбку, шевельнул желваками скул, твердо сказал:

— Кончится! Скоро кончится… Замирятся… Да и Олежка наш не лыком шит! Не пропадет. Давай-ка мы на дорожку тяпнем наливочки. Брянцев мне удружил. Пока, говорит, доедешь, пересохнешь весь.

Барыкин достал из сумки бутылку из-под шампанского, медленно разливал по стаканам, радовался:

— Вишь, вишенка-то играет! Брянцев стращает, что добудет за любые деньги виноградаря и вырастит тут лозу…

Поезд тронулся. Роза проводила взглядом Марьинский перрон, сказала задумчиво:

— Померзнет, поди?!

— Про сады тоже так говорили. А смотри, сколь в прошлом году яблок и вишни было?! Груши, правда, померзли. Ну, за путь-дорожку! Брянцев всего добьется!..

— Крепкая, поди, — Роза боязливо коснулась края стакана, но потом, по-доброму улыбнувшись мужу, выпила.

Вместо четырех тряслись до Симферополя шестеро суток. Ладно, Василий сумел пробить в управлении место в командирском купейном вагоне на два человека, а то бы окочурились за дорогу. Роза всю дороженьку, пока не садились сумерки на чужую землю, просиживала у окошка, как могла припоминала путь, виденный тогда сквозь проволоку, колючками опутавшими маленькие оконца краснух-телятников, но вспомнить ничего не могла. Даже Симферопольский вокзал с новым пристроем, шумный и полный отпускников, она не признала. А уж когда приехали в родное село Раздольное, Роза разочарования скрыть не могла. «Господи! Как все изменилось за годы?!» Покидали они тогда село, раздрызганное войной, утонувшее в грязи, в сырости и в отчаянном всплеске людских душ, покидавших родную землю, может быть, до скончания века. А сейчас цветущий городок, аллеи каштанов, толпы отдыхающих в скверах и парках. Они до вечера бродили по улицам, искали дом, где жили Умеровы, но на том месте раскинул свои корпуса санаторий, весь в буйно цветущих розах и акациях.

— Да никого искать не надо, — поджав губы, проговорил Барыкин, выискивая глазами, где бы хватануть холодного сухого винца. — Поехали в Евпаторию… Отдохнем и в Казахстан…

Дорога широкой асфальтовой лентой, блестевшей на солнце зеркально, бежала к морю через голые склоны Тарханкутской гряды. Все оказалось незнакомым. А помнится, еще до войны, когда была малышкой, отец возил на конной бричке всю семью в город-курорт к родне по пыльному каменистому тракту, будто перепаханному огромным плугом…

И все!.. Не стала Роза искать тут связей с бывшими ссыльными. Накупались вдоволь в теплом море, подлечились и домой…

Барыкин с трудом оторвался от воспоминаний, стал деловито собирать стол. Все в поселке знали, что у Машки можно добыть любую выпивку. Богатенькая стала бабенка, уж все реже и реже вспоминала своего дорогого Марьина, упокоенного на огороде в обихоженной могилке, придавленной камнем. Время вставало между ними неумолимо. А Роза вое так же легка на ноги, как и в молодости, что-то подзадержалась у соседки.