Леонид Лушников - След заката

— Будь что будет! — прошептала она сухими губами. Николай Петрович, весь поглощенный знойной пылкостью, не заметил ее усталой тоски. Много лет он мечтал о такой встрече и сейчас понял все напрямую, с наслаждением вдыхая волнующий запах ее волос, не думая о том, что будет дальше.

— Молчи, Коля!

Зоя прижала к его воспаленным и сухим губам свою влажную от волнения ладонь, скрытно улыбнулась. Он попытался обнять ее прямо тут, возле откоса, но она ловко увернулась и побежала по тропке вниз, не оглядываясь. Березин кинулся следом…

По железной дороге, полудугой огибающей отрог, промчался грузовой поезд, гремя пустыми пульманами и монотонно, как метроном, отстукивая стыки. Писклявый гудок электровоза всполошил окрестные горы и, убывая, затих за станцией. Короткое эхо рикошетом поцеловало розовую лобину Айгир-Камня, веками смотревшую с каменной надменностью в долину.

Так, не сходясь, Николай Петрович и Зоя миновали скат серой осыпи, светившейся в темноте леденисто, выскочили на луговину, окруженную густым пихтовником. Тут, среди туманной невиди, в неясном свете майской ночи, они остановились. Николай Петрович видел, как Зоя повернулась к нему лицом, размытым в тени деревьев, и тихо позвала:

— Иди сюда, Коля! Иди, если хочешь!..

— Я… не зна-а-аю! — вызванивал зубами Николай Петрович.

— Иди же! — Зоя торопливо рвала пуговицы шелковой кофточки. Она качнулась навстречу, упала на руки Березина… Тихие, беззвучные поцелуи обжигали огнем губы, лицо и светившуюся молочно в серой темноте обнаженную грудь…

Вернулись они в деревню, когда пала на молодые травы первая росная капелька и заиграла в свете тихой еще зари. Гуляки уже притихли. В доме и во дворе стыла вымершая тишина. Только со вздохом отдувалась в сарае корова да покархивал на нашесте петух, словно прочищая голос, чтобы через минуту закукарекать на всю деревню. Возле берега, на трифоновских коротышах, покуривали мужики. Слышно было, как Петр Семенович, разъярясь, говорил кому-то из гостей:

— Те ссылка от войны спасла. А то бы гнил где-нибудь в хохляндии под яром. Опасались вам давать оружие-то!..

Мужской голос тихо возражал, бубнил что-то непонятное. Зоя и Березин обошли стороной зоревщиков, мучившихся с похмелья. Руки их на веранде расцепились. Запах сирени заполнил весь двор, особенно нежно и ароматно стелившийся перед рассветом. Николай Петрович было сунулся следом за Зоей в ее вдовью комнатушку, но та решительно его остановила, уперевшись ладонями в грудь, сказала обыденно и жестко, как будто между ними ничего не произошло и по-прежнему лежала непротоптанная дорожка:

— Все, Коля! Ничегошеньки у нас не получится!.. Неразбудил ты меня. Ты не Саша… Забудь!..

Березин вспыхнул, словно его обдали кипятком, и выскочил на улицу. В гневе он не знал, куда себя деть. «Шалава! Играется!.. — мысли скакали, как по кочкам. — Все!.. Кончать надо эту волынку!.. Домой…» Опустошенная истома во всем теле не давала разгореться негодованию, стиснувшему сердце жесткими обручами. Только сейчас он вспомнил холодок Зои во время близости и горький осадок вязким полынным привкусом застрял в горле. Захотелось выпить.

Петухи по деревне всполошились разом. Николай Петрович ушел в пристрой, твердо решив, что, как только придет машина из района, сразу же, больше не задерживаясь, укатит в аэропорт, хотя многого еще не успел сделать. Только-только прислонил шумевшую в раздоре голову к подушке, как во дворе зашумели. Послышалось ворчливое и настойчивое окрикивание отца, будившего баб. Потом загремел подойник в руках Маринки, сонно побредшей в одной сорочке к корыту, где мать подкармливала хлебом корову.

— Мотри, к свиньям не забреди! — шутил Петр Семенович, с любовью глядя на внучку, еще не совсем проснувшуюся. — Глазки-то раскрой, сонная тетеря…

На замечание деда Маринка не откликнулась, гнусаво просила мать:

— Подои сама…

— Не могу, дочка, на корточках сидеть.

— Вот так! — вспыхнула Маринка. — Пузо отращивать…

— Ты как с матерью-то разговариваешь?! — перебил внучку дед. — Меньше по вечеркам надо шляться. Ишь! Разболталась… Я вот огрею вожжами!..

Маринка улыбнулась, зная, что вожжей-то она никогда во дворе и не видела, присела под теплый бок коровы. Вскоре чиркнула первая молочная струйка и запел бок подойника. Петр Семенович пошел в дом, думая о том, что ныне пошла молодежь уж больно уросливая. На пороге неожиданно столкнулся с сыном, мельком подумал: «Вот еще одна заноза!»