Леонид Лушников - След заката

Отец как-то потревожил сына, подойдя сбоку, выдав себя хрустом протеза. Давно хотел расспросить, что так остро встревожило большого областного начальника. «Сашкин призыв?! — мучительно думал он. — Не то!..»

Увидев отца, вышагивающего среди прибрежных валунов, Николай Петрович заговорил первым:

— Понимаешь, батя? Народ стал другим! Неприветливый какой-то, смурной… Будто подменили. Ведь с Боровым вместе выросли!

— Будешь, сынок, смурным, — неторопливо заговорил отец, свертывая из самосада папироску. — Вроде пустяк, а табачка-то в магазине нет. Да куды ни сунься!.. Вы там, в верхах, забыли про народ и не знаете, чем он живет. Да и спокон века не видели! — Березин в сердцах взмахнул рукой. — Дойные коровушки люди… А их кормить надоть, тоды и молочко будет. А че зазря вкалывать-то?! — Он пристально посмотрел сыну в глаза, тот отвернулся, подумал: «А и правда!» А отец продолжал: — Спекулянтам сейчас лафа! Машка, вон, в Москву смотается… А че? Сутки туда — сутки обратно. Привезет колбаски, мясца, апельсинов и папирос… Из дома али из-под прилавка распродаст втридорога. Да еще барахлишка разного бабам навезет… Все хиреет, Коля! Сколь деревень и поселков повымерло?! То-то!.. Да че говорить!..

Тень от хребта набежала на тот берег, и Сталинский косогор потемнел, будто его облили тушью. Зажглась первая лучистая звездочка в синем восточном небе. Зорька только-только разгоралась на западе. Обещала быть по-майски теплой и нежной. На утесе Айгира давно не меняли флаг и он, выполощенный дождями и ветрами, бился по-голубиному трепетно. Тишину, застрявшую в тайге, нарушал ритмичный рев порога, немного утихомиренный сушью. В поселке, на молодежной танцплощадке, в руках массовика наяривал аккордеон, подстраиваясь под голос приехавшего на заработки голосистого парня:

Окна дома засветились. Хлопнула дверь, проскрипела калитка, к беседующим подошел Алексей, бросил папироску в водоворотик, проговорил приглушенно:

— Николай Петрович, батя, все вас ждут ужинать. Наговоритесь еще за вечер. Да и выпивка киснет.

Николай Петрович поморщился. Отвык уж он от пьянок. А тут каждый вечер выпивка. А что поделаешь?! Такова уж давняя традиция — гулять, так до упора.

В этот предпоследний день перед проводами Александра сидели малым столом. Собралась только родня, и было тихо. Так захотела Зоя, провожая на службу своего старшенького. Незаметно пролетели годики, и вот уже сидит Александр Александрович Березин, ныне удержанный матерью от вечерок, за общим столом, тиская в сильных пальцах граненый стакан с разбавленным спиртом, насильно всученный дедом, глядя на приевшуюся за эти дни водку с отвращением, и с трудом выслушивал наставления стариков:

— Ты перво-наперво с взводным сойдись, — гундел нудно девяностолетний старик, приехавший с родней из Оренбурга, служивший когда-то в казачьем войске, — а то ить оружие достанется никудышное. Свово-то нет ноне…

— Дед, это же не старая армия! — перебил его Алексей, жалея племяша.

— Цыц ты! — взъерошился старик. — Всякая козявка лезет. Скажи ему, Матвей! — повернулся он к Ветрову.

— Да чего спорить! А ты чего глаза, ровно девица, опустил? — сменил пластинку хитрый Ветров. — Пей да к девкам!..

Сестренки и братишки, сидевшие ныне не отдельно, словно галчата, щебетали в другом конце стола, попивали брусничный морс, насмешничали над взрослыми втихую. Маринка, как самая старшая, горячим шепотком их урезонивала:

— Повыгонят из-за стола! Тише вы!..

Малышня на минутку затихала. Сидеть за столом, где пьют и мелют всякую чепуху взрослые, удавалось редко.

Зоя за стол в этот вечер еще не садилась, а на правах хозяйки разносила блюда со сменой, сдержанно посматривала на захмелевшего сына, думала: «Не в отца. Того ведром не сломишь!.. Бывало, все валяются, а он, как стеклышко, покойничек…» На притихшего за столом Николая Петровича поглядывала украдкой, зная в душе, что сегодня она бы пошла за ним. Сковывала ее и настороженная прямота березинского короткого взгляда. Она то краснела, то бледнела. «Я, как девочка, — проносились мысли. — Заросла я мхом, как столетняя колода…»

Когда ставила чистую тарелку перед Березиным и нечаянно коснулась его руки, оба разом отдернули, словно обожглись. Петр Семенович приметил напряженное поведение обоих, усмехнулся: «Искорка!.. Искорка меж ими…» Катерина подмигнула золовке. Та, вильнув синей юбкой, которую надевала только для мужа, выскочила в кухоньку, привалилась плечом к перегородке, прошептала: