Леонид Лушников - След заката

— А я пересажу всех, кто смотреть вот так будет! — сурово произнес Николай Петрович.

Алексей от неожиданности таких угроз чуть не заехал в кювет, затормозив на самом краю снежного вала. Холодные мурашки сыпанули по спине. «А что?! — промелькнула тревожная мысль. — Если надо, то посадит. Гаечки опять крутят!»

Дальнейший путь прошел в тягостном молчании. Непримиримость сквозила во всем, словно они давние враги. Перед зданием аэровокзала, пришлепнутым снегом, Алексей остановился. Николай Петрович, чуть помедлив, вышел, захватив с заднего сиденья портфель, тронулся к зданию, не сказав ни слова, прикрываясь от ветра воротником. Потом, что-то вспомнив, вернулся и, приоткрыв дверь машины, сказал:

— Ты ждешь вызова в партшколу? Не жди!.. — и, оставив дверцу открытой, продолжил путь.

— Вот так, Алексей Павлович! — насмешливо проговорил Алексей вслед. — Не хотел — так и не получилось! Еще бы годик продержаться, пока Верунька не закончит школу… Ну, где наша не пропадала! А Березин раскрылся, как на ладошке. Ох и наломает новая власть дров!

Алексей тут же вспомнил все разговоры о наступившем времени, когда жизнь стала шаткой, как подгнивший забор. «Ворья развелось, конечно, — думал он. — Но эта стихия может захватить и честного человека». Отматерившись трехэтажно, Алексей с силой захлопнул дверь и повернул ключ зажигания.

Вернулся домой Алексей уже заполночь. По пути заехал в монастырь к Трифонову. Тот глядел на Алексея вымученным взглядом, не похожим на взгляд разгульного «железного лесоруба». По посеревшим щекам стекала невидимая грусть, словно линька со зверя. У Алексея дрогнуло сердце: «С Марфой плохо!»

— Все, Леха! — проговорил Трифонов сдавленным шепотом, глядя в белую заволоку оконца в прихожей монастырского дома. — Не сегодня — завтра помрет!.. Привези, Леха, доски, те, что напилены из топляков. В погребице они. Как знал, в дело не пустил. Гроб тут сам слажу и похороню тут… В монахи подамся. Прошение подал. Мастера и в божьем деле нужны. Более я в своем доме жить не смогу. Пусто стало там! Похороню, а потом с хозяйством разделаюсь. А вы че надо возьмите… Скотину и утварь разную на монастырь отписал. Ежели покупатель на дом найдется, то продайте за любую цену…

Больше Трифонов ничего не сказал, ссутулившись, ушел, прикрыв за собой высокую дверь. Оцепенение Алексея длилось недолго. Взмахнув рукой, словно крылом, вернулся к машине. «Да-а-а, без Марфы и деревня заскучает».

— Чего мрачный, чернее тучи? — спросила Катерина Алексея, встретив его у ворот, распахнутых настежь. — С Колей полаялись?

— С Колей ладно! Заезжал в монастырь. Марфа помирает. Трифонов посерел, как волк!

— Господи! Вот уж напасть! Батя спьянел и спит. Зоя ушла на работу в ночь. Тебе ужин поставить?

— Поставь и налей, ежели что осталось…

Ночью Алексей долго не мог уснуть. Катерина, приткнувшись к боку мужа, посапывала, как ребенок, умаявшись за день по хозяйству. Прокручивая весь разговор с Березиным в пути, размышлял над своей жизнью, порой волочившейся тихо и мирно, а порой скакавшей стремительно, словно упиваясь радостью свободы. «И годы все же прошли не зря! — тянулась непрерывная нить воспоминаний. — Все было! И многое достигнуто… Хотя! Что еще будет впереди? Неизвестно…»

Поднялся Алексей задолго до рассвета. Осторожно высвободившись из-под теплых рук жены, отяжелевших в роздыхе от дневного труда, вышел во двор к скотине. Буренка потянулась мокрыми толстыми губами к куску хлеба, протянутому Алексеем. Пахучая тишина коровника успокаивала. «Наверное, от этого уйти нельзя! — Алексей улыбнулся. — Не сравнить ни с чем!» Он кинул в ясли охапку сена, вышел под навес сараев. Ветер дул с гор, мел поземку, закручивая у тына снег в легкие, как пух спиральки. Даль была размыта в бело-серой темноте раннего зимнего утра. Айгир-завод бросал отблески огней на утес. В низине пыхтела кочегарка, но цеха еще стояли. Не слышно было визга, циркулярных пил и натужных вздохов пилорам.

— А раньше в три смены работал завод. Ветшаем!.. — проговорил Алексей с горечью, вспоминая, как угарными темпами строилось предприятие, включенное в план Всесоюзной комсомольской стройки, как люди тянулись сюда со всех концов страны. — Что было, то прошло…

Вышел по нужде Петр Семенович. Увидев Алексея, прислонившегося к опорному столбу навеса, удивился:

— Ты че тут кукарекаешь?! Курить будешь?

— Нет, батя! В такую рань да на голодный желудок…

— А мне вот все едино… — тесть проскрипел протезом за свинарник.